Беларусские врачи забрали органы у пациента, которого можно было спасти?

В мае 2011 года Иван Полоневич попал в аварию. Спустя три дня он умер в районной больнице. После смерти молодой человек стал донором - но у его матери, дежурившей у реанимационного отделения, никто не спросил согласия на забор донорских органов у сына.

И это не дает ей покоя, вызывает много вопросов. Ее не покидает страшная мысль: а вдруг врачи поторопились, и сына можно было спасти?

Иван Полоневич умер в 28 лет. Успешный предприниматель, никогда не болел, не курил, не пил, занимался спортом. Но однажды он попал в аварию на трассе Минск-Брест. Мотоцикл Ивана врезался в “Фольксваген”. Парень был одет в специальный костюм, на голове — защитный шлем. Однако при столкновении на больших скоростях экипировка не защищает. В близлежащую районную больницу Иван поступил с тяжелой черепно-мозговой травмой. Без промедления ему была сделана экстренная операция.

Сейчас по жалобе матери молодого человека Ларисы Полоневич проходит прокурорская проверка, которая должна дать ответ на вопрос: были ли в действиях медиков какие-то нарушения? Она уверена, что были. “Иначе от меня не прятали бы медицинскую карточку сына. Я ее увидела только спустя пять месяцев после похорон сына и была шокирована нестыковками, которые там обнаружила. То, что происходило с сыном в больнице, не дает мне покоя. Не отпускает это меня”, - приводит “Народная Воля” слова Ларисы Ивановны.

Она показала журналистам копии своих писем в прокуратуру, копии промежуточных результатов прокурорской проверки, в которой показания врачей, результаты судмедэкспертизы.

“Я хочу рассказать о своей истории для того, чтобы все знали, как себя вести, если, не дай Бог, придется оказаться в такой ситуации”, - со слезами на глазах объяснила женщина. - “Когда мне сообщили об аварии, я взяла такси и тут же примчалась в больницу. Это было в четверг вечером. Всю ночь я дежурила у реанимационного отделения. Мне даже разрешили взглянуть на сына. Сказали, что состояние у него стабильно тяжелое. Я уехала домой только в пятницу в обед. Позже, когда начнется разбирательство, выяснится, что в 8 утра проходил первый консилиум, на котором присутствовало трое врачей. Но я их не видела. Как они могли пройти в реанимацию мимо меня незамеченными?!”

В субботу рано утром Лариса Полоневич попросила, чтобы ей позволили увидеть сына. “Мне обещали. Но попросили подождать, сказали, что доктор занят. Где-то часов в 10 в реанимационное отделение зашли двое молодых людей с тележкой, позже выяснилось, что это были врачи-координаторы из Минска. Со мной они не разговаривали, в реанимации пробыли часа два, и как только ушли, мне разрешили зайти к сыну. Он по-прежнему был без сознания, подключен к аппарату искусственного дыхания”, - рассказывает мать Ивана.

На следующий день, в воскресенье, из Англии прилетела дочь Ларисы Полоневич.

“Она медсестра, и в Англии работает именно с такими больными. Из аэропорта мы сразу помчались в больницу. Приехали туда где-то в полдевятого вечера. Когда я потом все анализировала, поняла, почему мы так торопились: страх сына передался мне, его в тот момент готовили к забору органов... Дочь попросила разрешения зайти к Ване в палату. Медсестра сказала, что доктор на операции, надо подождать. Но буквально через пару минут, как мне показалось, бросив операционную, доктор примчался к нам. Разрешил дочери зайти к сыну и попросил долго не задерживаться в палате. Минут через 15 мы уехали. А через 40 минут у Ивана забрали органы”, - продолжает Лариса Полоневич.

“Когда сына похоронили, на душе было неспокойно, тревога не уходила. Решила поехать в больницу, ознакомиться с медицинской карточкой сына. Согласно закону, я имею на это право. Но мне без объяснения причин не разрешили. Какое-то седьмое чувство мне подсказывало, что сына разобрали на органы. Позже я узнала, что у Ванечки вырезали печень, желчный пузырь, почки, надпочечники. Он не пил, не курил, органы были без патологий, в общем, хороший материал для трансплантации”, - поняла мать Ивана.

Она начала изучать законы, обратилась к Генеральному прокурору с просьбой разрешить ознакомиться с медицинской карточкой сына.

“Меня интересовало, были ли проведены консилиумы, на каком основании у сына произвели забор органов, была ли сделана электроэнцефалограмма, другие инструментальные методы диагностики — ведь парню было всего 28 лет, мне кажется, врачи тысячу раз должны были убедиться, что его мозг мертв. Почему мне никто не сказал, что сын стал донором, почему врачи даже не попытались поговорить со мной, объяснить? – задается вопросом мать погибшего.

По указанию Генпрокуратуры была инициирована проверка, результаты которой Ларису Полоневич не удовлетворили. “Дознание проводил участковый инспектор, он многое напутал и даже указал, что сын сам дал разрешение на забор у него органов после смерти, хотя Иван все время находился без сознания”, - говорит женщина.

Она решила обратиться в Генпрокуратуру повторно.

“Но прежде написала письменное заявление на имя главврача, чтобы мне разрешили ознакомиться с медкартой сына. И теперь уже такое разрешение я получила. Это был октябрь, а Ваню похоронили в мае, т.е. прошло пять месяцев. Карточку читала в присутствии главврача, его заместителя, заведующего реанимационным отделением и юриста. Мне запретили снимать копии, фотографировать фрагменты карточки, разрешили только делать пометки и ни на миг не оставили меня одну в кабинете”, - сообщила Лариса Полоневич.

“Я была в шоке от того, сколько в карточке было нестыковок. Какие чувства должен испытывать человек, читая в медицинской карте, что, согласно рентгеновским снимкам, целостность костей черепа у Вани была не нарушена, а получила я на руки свидетельство о смерти с диагнозом “размозжение черепа”, - рассказывает она.

В карте были и другие не менее странные записи.

“Сын поступил в больницу с чистыми легкими, а через два дня у него уже диагностировали гнойную бронхопневмонию. Возникло много вопросов по поводу проведения консилиумов, закралось подозрение, не рано ли у сына диагностировали “смерть мозга”. Что меня убило морально, так это запись: “Родственники не установлены”. Я дежурила у реанимации, разговаривала с медсестрами, врачами, мне, дочери разрешали зайти к Ванечке, я предъявляла свой паспорт дежурному доктору, а в карточке написали “Родственники не установлены”, - недоумевает Лариса Полоневич.

Ее повторное обращение в Генпрокуратуру поступило, когда там поменялся генпрокурор. “Появилась надежда, что моя история кого-то заинтересует. Действительно, дело поручили следователю по особо важным делам, майору милиции. Наконец-то у меня взяли объяснения. Была проведена судебно-медицинская экспертиза. Под расписку мне дали копии ее результатов. Эксперты заявили, что определить точно сроки наступления смерти мозга не представляется возможным. Проверка еще не закончилась, но мне уже сказали, что готовится отказной материал”, - говорит мать Ивана.

“Если бы ко мне подошли, сказали, что у сына хотят взять органы, я, возможно, и не возражала бы. Единственное, я бы потребовала, чтобы мне предъявили неопровержимые доказательства смерти сына — не только клинические признаки, что он был без сознания, зрачки на свет не реагировали, отсутствовали рефлексы и т.д., но и результаты обследования инструментальными методами диагностики, хотя бы результаты электроэнцефалограммы. Но ее не выполнили. Почему? Есть масса историй, когда пациенты, казалось, были безнадежны, но потом приходили в себя и выживали. Я имею право на предположение: моему сыну даже на чудо не дали шансов... Мне страшно, что подобная история может повториться с кем-то еще, - заметила Лариса Полоневич.

Погоня за донорскими органами?

Ходят слухи о том, что к беларусским трансплантологам выстроилась очередь из иностранцев: здесь такие операции в разы дешевле, чем за границей. Но в любом случае иностранцы платят, а беларусам органы пересаживают бесплатно. То есть, на экспорте такой услуги, как трансплантация органов, беларусское здравоохранение может хорошо зарабатывать.

Основанием для забора органов служит диагноз — смерть мозга. Чтобы его правильно определить, разработана специальная инструкция Минздрава. Для констатации смерти пациента собирается консилиум врачей, который состоит из врача-реаниматолога, врача-невролога или нейрохирурга, других специалистов. У всех врачей должен быть опыт работы по специальности не менее 5 лет. Трансплантологам участвовать в констатации смерти донора запрещено.

Диагноз не ставится моментально. По инструкции, существует период наблюдения — не менее 6 часов. Консилиум должен собираться как минимум дважды. И только в том случае, когда каждое из двух обследований, выполненных консилиумом, подтвердило смерть головного мозга, оформляется официальный документ, а затем выполняется операция забора органов. Случаи, когда кто-то из членов консилиума отказывался подписывать заключение о смерти мозга пациента, в Беларуси были. Если же решение консилиума единогласно, то информация о предстоящем заборе органов поступает в прокуратуру. Это обязательное требование, которое также направлено на то, чтобы ни у кого не было сомнений в том, что органы были изъяты только после смерти мозга донора.

Однако в 2007 году в Беларуси были внесены поправки в Закон “О трансплантации органов и тканей человека”, и правовой моделью, регулирующей забор органов у донора, стала “презумпция согласия”. Суть этой модели в том, что человек при жизни изначально согласен быть донором в случае своей смерти. Отказаться быть донором можно, написав официальный отказ от донорства. Но до недавнего времени никто в Беларуси не знал, где этот отказ можно написать и как его правильно оформить. Только недавно в закон были внесены новые поправки, и теперь в стране будет создан единый регистр, куда внесут всех несогласных быть донорами после смерти. Заявление о несогласии на забор органов для трансплантации человек может оставить в организации здравоохранения по месту жительства.

Но еще и сегодня фактически единственным препятствием для забора органов является только заявление о несогласии на забор органов умершего, написанное его близкими родственниками — родителями, женой, мужем, совершеннолетними детьми. Разыскивать этих родственников врачи не обязаны. Другое дело, если они оказываются в больнице в тот момент, когда у их близкого человека констатировали смерть мозга и они об этом знают. А могут и не догадываться: случается, после смерти мозга пациента несколько дней подключен к аппаратам, чтобы не дать умереть сердцу, почкам, легким и другим органам и тканям. Закон не предписывает спрашивать у родственников разрешения на проведение забора органов. Возникает вопрос: всегда ли врачи говорят близким, что их родной человек уходит из жизни и становится донором?

Врачи признаются, что “презумпция согласия” позволила резко увеличить количество трансплантаций в стране. В 2010 году в Беларуси было проведено 169 органных трансплантаций, в 2011 - уже 241. В 2007 году, пока в трансплантологии не действовала “презумпция согласия”, только 18 пациентам удалось спасти жизнь, пересадив почку, а в 2005 — всего лишь восьми.

Историю Ларисы Полоневич комментирует один из ведущих хирургов РНПЦ трансплантации органов и тканей.

“Выполнить забор тайно, с неким умыслом невозможно и бессмысленно. Все учреждения, которые производят пересадку органов в Беларуси, государственные. У нас все прозрачно. Вывозить органы за границу также невозможно, наша страна не участвует в программах обмена донорскими органами. Беларусское законодательство не позволяет вывозить биологический материал за пределы страны”, - говорит специалист.

“Недавно, к слову, наш центр проверял аудит из врачей Европейского регистра трансплантации печени, и они вынесли заключение, что все наши программы по трансплантации соответствуют международным нормам”, - добавил представитель РНПЦ трансплантации органов и тканей.

Однако он не может объяснить, почему в данном случае матери не сообщили о готовящемся заборе органов.