Владимир Мацкевич: Страна на военном положении

Очередным гостем рубрики "Корни беларусской политики" новостного ресурса Телеграф стал политик и общественный деятель, философ, разработчик концепции реформы образования, автор около 50 научных работ, глава Рады Международного консорциума "ЕвроБеларусь" Владимир Мацкевич.

Мацкевич: Мои предки участвовали в антироссийском восстании

Я знаю достаточно неплохо историю моих предков на протяжении шести поколений. Где-то с середины XIX века семейная история хорошо известна. Но про более ранние времена сохранились лишь легенды. Деревня, откуда происходят мои предки, - Машталеры неподалеку от Скиделя (Гродненский район - Телеграф). Она носит явно небеларусское название, по крайней мере, непохоже на обычные названия беларусских деревень. Но специально ее происхождением я не интересовался.

Мои предки были обычными крестьянами, достаточно нормальными, зажиточными. Осталась какая-то память об их участии в восстании 1863 года, но ничего героического там не было. Сохранились воспоминания о том, как ликвидировалось униатство. Мои предки помнили, что они все были греко-католиками, но потом их насильно, или директивно, перевели в православие. Остались документы о суде родственников за землю в 1860 году, еще до восстания. Но ничего особенного, заслуживающего внимания, я не могу сказать о тех временах.

Оба моих деда - и по матери, и по отцу - как военнообязанные были мобилизованы в момент нападения Германии на Польшу в 1939 году. Они попали в советский плен. Затем при формировании Армии Андерса они вступили в нее. Когда генерал Андерс увел армию на Запад, они воевали уже там: в Египте, Италии, а потом во Франции.

После войны они, поскольку оба были смелыми людьми, вернулись в Беларусь. Через несколько лет всех ветеранов Армии Андерса с семьями депортировали в Сибирь. И там уже познакомились мои родители и там же создали семью.

Мацкевич: Вне Беларуси я прожил 30 лет

В Сибири я прожил первые десять лет своей жизни, начал там ходить в школу. Воспоминаний за это время осталось достаточно много. Я смутно помню времена бесправия и поселения, хотя и родился, когда предки еще не имели гражданских прав (в 1956 году - Телеграф). Но через пару лет после моего рождения они получили паспорта, им вернули какие-то гражданские права, прошла первая стадия реабилитации, и им было разрешено возвращаться.

Первая волна возвращения предполагала выезд в Польшу. Но мои родители не хотели ехать в Польшу, они хотели вернуться на Родину. А Родина уже была в составе Советского Союза. Когда первая волна желающих уехала в Польшу, то те, кто остались уже были свободными людьми, гражданами и могли обживаться.

Списавшись с родственниками в Беларуси, родители поняли, что у них забрали дом и возвращаться практически некуда. В колхоз вступать никто не хотел. Поэтому многие, не только мои предки, стали обживаться в Сибири. Построили дом. Но жизнь там никого не устраивала.

Город Черемхово Иркутской области, в котором мы жили, практически весь состоял из ссыльных и вольнопоселенцев. Город, надо сказать, был бандитским, криминальным. Половина жителей была осуждена по различным политическим статьям, половина - по уголовным. Криминальная обстановка в городе была ужасной. Все молодые люди, подростки, так или иначе, были вовлечены в криминальные разборки. Быть вне банд, быть непорезанным человеку подросткового возраста было практически невозможно.

В конце концов, мои предки решили вернуться. Когда меня с моей младшей сестрой в первый раз привезли в отпуск в Беларусь, нам здесь очень понравилось. Это совсем не Сибирь. Город Черемхово по численности населения сопоставим был с Гродно: и там, и там было примерно 120 тыс. человек. Но там была огромная-огромная необустроенная деревня. Городской жизни там практически не было. А здесь я был в городе, настоящем городе. Это было что-то удивительное, хотя и до этого я бывал на экскурсиях в разных городах, например в Иркутске. Помимо этого много времени в этом отпуске мы провели в деревне. Деревенская жизнь мне тоже очень понравилась. 

Когда вернулись назад в Сибирь, общесемейное настроение было - надо возвращаться. Недолго думая, на протяжении трех месяцев мы продали дом, родители уволились с работы, я ушел из школы. И в октябре 1966 года вся семья вернулась в Беларусь.

В Гродно я закончил школу. Не сумев поступить в университет, отработал некоторое время на заводе карданных валов и в 1974 году ушел в армию. Служил полгода в учебке в Минске, а затем в Закарпатье в городе Хуст рядом с границей с Румынией и Венгрией. После армии я сразу поступил в университет и дальше уже учился в Ленинграде.

Таким образом, в 1974 году я уехал из Гродно и до 1994 года, то есть практически 20 лет, не жил в Беларуси. Я жил в Питере, потом год после окончания университета в Вильнюсе, потом опять в Питере, работал в ЛИИЖТе (Ленинградском институте инженеров железнодорожного транспорта - Телеграф).

Затем с первой своей женой, она была латышкой, после защиты диссертации мы приняли предложение от министерства образования Латвии и уехали в Лиепаю в местный пединститут. Была как раз перестройка, начались новаторские движения в образовании. Я в это время уже плотно занимался проблемами образования, реформированием образования. И мы хотели на базе Лиепайского пединститута сделать что-то полезное.

Мацкевич: До меня в Лиепае было тихо

Я пять лет провел в Латвии. Там я был в гуще событий, стал одним из пионеров перестройки в Лиепае. Где-то в 1988 году на волне гласности мне предложили поучаствовать в общегородской дискуссии по развитию города. Моим оппонентом должен был быть второй секретарь городской организации Компартии Латвии. Я согласился.

Дискуссия привлекла большое внимание, на нее собралось очень много людей. Проходила она в большом зале Дома культуры рыболовецкого колхоза "Большевик" (это не колхоз в нашем понимании, а большое предприятие с множеством судов). Зал, самый большой в городе, был переполнен. Интерес к этой дискуссии был огромным, но мой оппонент не явился.

Не явился, так не явился. И я один стал выступать перед этой большой аудиторией. Рассказал о перестройке, демократизации, выступил со своими идеями. Несмотря на то, что я был новый человек для города, выступление было встречено с огромным интересом, огромным вниманием. И собственно с него, с моего разговора с залом началась перестройка в городе Лиепая. До этого там было тихо.

Чуть позже после этой дискуссии начал создаваться Народный фронт Латвии, возникать какие-то движения в рабочей среде - первые шаги к независимым профсоюзам. Это все происходило на моих глазах.

Мацкевич: Русские меньше боялись латышизации, чем беларусы беларусизации

От происходящего тогда в Беларуси ситуация в Латвии отличалась тем, что была не на голом месте. В Латвии никогда не прекращались разговоры на тему самостоятельности, автономии. Перестроечные дискуссии о демократизации, гласности, ускорении велись в партийной прессе Латвии. Велись они и на русском, и на латышском языке. И участвовали в этом во всем большие академические круги: профессура, студенты, латышская интеллигенция. Поэтому это не было делом узкой группы "проснувшихся" национально ориентированных людей. Хотя роль обывательского национализма там была очень сильна. Но это не отпугивало латышскую интеллигенцию, государственных деятелей, даже партийных высокопоставленных лидеров. Там в этом смысле создавалось широкое движение.

Народный фронт Латвии сразу возникал как широкое движение, а не узкое, замкнутое. Его встречи проходили в Латвии. Не нужно было проводить первый съезд Народного фронта Латвии где-то за рубежом, как это было с Беларусским народным фронтом, первый съезд которого проходил в Вильнюсе. Компартия Латвии тогда не была в конфронтации.

Несмотря на все перегибы (определенный шовинизм, бытовой национализм, направленность против оккупантов, русских), русскоязычная часть Латвии, которая больше, чем в Беларуси, тоже была демократизирована. Я так и не выучил на достаточном уровне латышский язык и поэтому был ее частью. В русскоязычной Латвии не было перепуганности по поводу латышизации, не было иррациональных страхов, как это было у самих беларусов по поводу беларусизации. Там это было общим движением, пусть и очень сильно отличающимся.

Разнообразие движений в Латвии уже на тот момент было большим, но все, тем не менее, понимали: нужно вводить рыночную экономику, объявлять автономию от Москвы. В принципиальных вопросах все сходились, закрывая глаза на разного рода идеологические, партийные и иные отличия. Основным лозунгом было "Мы едины для Латвии!".

Кроме того, у латышей были писатели, поэты, певцы, которые были известны всем. Поэтому можно было к этому аппелировать. Это не были какие-то маленькие, никому неизвестные деятели. Латышская литература - маленькая, меньше беларусской. Поэтому каждый латыш читает своих писателей. Им не надо объяснять какие-то сюжеты, имена. Они - на слуху. Певица Ева Акуратере, хорошая певица, но не очень популярная, не раскрученная, стала такой звездой сопротивления, Свободой на баррикадах. Ее песни под гитару - патриотические, лирические, народные - объединяли людей.

Цепь, которую люди вытянули через три прибалтийские страны, была возможна только в этом едином порыве и только один раз, приуроченный к объявлению независимости. То есть все разные течения сконцентрировались в одном решении, и оно было сделано.

Когда Москва в январе 1991 года решила остановить все это силой, не вводя войска, но активизировав ОМОН и местные военные силы, это вызвало возмущение всех в Латвии. Как только начался январский путч, откликнулись все. Депутаты среди ночи пришли в парламент. Это были еще советские депутаты Верховного Совета Латвии, избранные в тот же день, что и беларусские депутаты Верховного Совета 12-го созыва. Пришли не только латыши, не только члены Народного фронта Латвии, но пришли и русскоязычные, и интерфронтовцы. Пришли остановить попытку вооруженного подавления независимости Латвии. Вот это беспрецедентное единство трудно забыть, трудно недооценивать.

Мацкевич: В Беларуси БНФ был в меньшинстве

Ничего подобного, я думаю, при приобретении независимости в Беларуси не было. Тогда были события в Тбилиси, Вильнюсе, Риге, в меньшей степени в Таллинне. Встали другие народы. 1991 год - это волна национального самоопределения. Беларусы тоже это получили, как и все. Распался Союз, и все, кто боролся, и кто не боролся, получили независимость.

В Беларуси тоже были люди, которые боролись за независимость. Но их было мало. Они могли пользоваться растерянностью тех 300 депутатов Верховного Совета, которые были противниками распада Советского Союза. Они были растеряны, и поэтому 17 человекам фракции БНФ удавалось много чего достичь. Но это было 17 человек, это было меньшинство. В Латвии же было большинство и населения, и депутатов.

Как только была объявлена независимость Латвии, латыши сразу же начали преобразования. Они не ждали и не раскачивались. Для этого у них много чего было продумано.

Я работал тогда в области реформы образования, и реформы образования можно было начинать. И мы начинали. Мы познакомились с Андрисом Пиебалгсом, который стал от Народного фронта министром образования (он сейчас еврокомиссар по развитию). До этого он был директором школы в провинциальном городе. И из директора простой средней школы он стал министром образования. Ему потребовалось мобилизовать всех, кто в этом что-то понимал. Он это сделал, и реформа началась.

Президентом Нацбанка Латвии стал молодой человек Эйнарс Репше. Он был тогда лидером группы "Родина и Свобода", которая хоть и входила в Народный фронт, но была особой, очень радикальной группой. И его, человека, который по образованию физик, достаточно молодой, не имевший опыта государственной деятельности, Народный фронт Латвии и парламент назначают президентом Национального банка.

Репше, понимая, что он не банкир, что он не специалист, берет себе в заместители наиболее компетентного человека в этой сфере - Бергманиса. И вдвоем, компетентный профессионал и политический лидер, делают очень серьезные шаги по становлению национальной банковской системы Латвии. Они вводят купоны, как во всех постсоветских странах. У нас это были "белочки" и "зайчики", а там - "репшики" по имени Репше. Они понимали, что это временные деньги, поэтому не стремились их разукрасить, рисовать на них картинки и так далее. Затем очень быстро началась подготовка к введению постоянной валюты. Через год-полтора они ввели постоянную валюту "лат" и предприняли все усилия, чтобы создать финансовые институты, коммерческие банки, корпорации, которые могли бы с финансовой системой работать. В результате они сделали одну из самых крепких валют в Восточной Европе.

То же самое касалось реформы армии, реформы землевладения. В Латвии сразу же начались реституции для того, чтобы вернуть хозяев земле, недвижимости, предприятиям. Сразу же начался демонтаж колхозов и возвращение собственника на землю.

Мацкевич: Латвия живет и живет лучше Беларуси

Да, были, наверное, и ошибки. Были, наверное, какие-то шаги, которые не лучшим образом сказались в дальнейшем. Скажем, латыши на тот момент не ценили имевшиеся тогда индустриальные гиганты. Поэтому сейчас многие советские, ностальгирующие люди вспоминают знаменитый радиозавод "ВЭФ", Рижскую автомобильную фабрику "РАФ" и другие. Как и многие индустриальные гиганты того времени, они были закрыты, демонтированы.

Возможно, это потеря, а, возможно, и нет. Стоимость их модернизации и реорганизации, наверное, легла бы тяжелейшим бременем на латышских налогоплательщиков. Сейчас уже по прошествии времени трудно сказать, кто был прав, кто неправ. Но, возможно, что это и была ошибка. Но это издержки развития и модернизации.

Далеко не все удалось модернизировать. Латыши так и не смогли выиграть конкуренцию за порты. Ни Вентспилский порт, ни Лиепайский так и не стали центрами портовой инфраструктуры Балтийского моря. Здесь Латыши проиграли Клайпеде и Калининграду. Но Вентспилский порт остался. Там хороший терминал, хороший насыпной порт, поэтому беларусские калийные удобрения через него шли.

А вот Лиепайский порт поднять было очень трудно, потому что он был военный. Нужна была очень серьезная конверсия, его демилитаризация. Она растянулась на очень долгое время, поэтому другие конкурирующие порты обошли Лиепаю. Но, тем не менее, Латвия живет и живет лучше Беларуси.

Мацкевич: Я не любил Москву, но Позняк назвал меня "москалем"

Потом были проблемы в семье, мы развелись, и, несмотря на свою активную общественную, политическую и профессиональную жизнь в Латвии, я уехал в Москву. Тогда были проблемы с работой, деньгами, но зато можно было много чего начинать. В Москве у меня открывались широкие возможности. Я два года там прожил. Не скажу, что я стремился в Москву, я просто воспользовался теми возможностями, что у меня были. Москву я не любил, оставаться там не хотел, и вообще лет с 14 я был националистом.

Я жил в Москве, но работал в Красноярске, Твери, Калининграде. Добирался вплоть до Находки, один раз проводил мероприятие в Таганроге. То есть диапазон деятельности простирался от океана до океана. Но как-то не было ничего в Беларуси. Как только у меня появилась первая возможность начать работать в Беларуси, я за нее зацепился.

В мае 1993 года к нам приехали два профессора из Минска, которые занимались вопросами стандартизации и технологизации образования. Им показались интересными мои идеи, и меня пригласили выступить с лекцией на эту тему в Минске. Потом я еще провел здесь семинар для аспирантов. И дальше дело пошло: я часто приезжал в Минск, участвовал в организации международной конференции по проблеме образования в декабре 1993 года. И в апреле 1994 года я уже окончательно сюда перебрался. Правда, это уже было вызвано, скорее, политической деятельностью, чем непосредственно образованием.

Начиная с 1993 года, когда я стал ездить в Беларусь, мы начали прорабатывать программу реформы образования и плотно работали с министерством образования. Тогда министром был Гайсёнок (Виктор Гайсёнок - Телеграф), который сейчас посол Беларуси в Польше. Мы познакомились со всем составом министерства, и я вынужден был прийти к выводу, что тот состав был не способен к реформированию. Они ничего не могли сделать: не так устроено министерство, и люди, которые занимали там высокие посты были не способны к реформированию. Как говорили в предшествующий период, они не перестроились. А сместить их со своих постов было невозможно, такова была система отбора кадров.

Тогда в декабре 1993 года, в преддверии президентских выборов, я предложил оказать посильную помощь кандидату, который с нашей точки зрения мог бы победить и стать первым президентом Беларуси, который бы повел ее по пути нормального развития. Оказав эту помощь, мы рассчитывали добиваться того, чтобы и министр образования был бы реформатором, чтобы министерство образования смогло проводить реформы. То есть я шел на это для реформы образования.

Мы начали перебирать, кому мы могли бы помочь. Первый, к кому мы пошли, был Зенон Позняк (лидер БНФ - Телеграф). Поскольку я еще не был гражданином Беларуси, а только московским экспертом, он меня обозвал "москалем". Позняк сказал, что ему не интересно с москалями, что у него есть все свое. Хорошо, может быть, и есть, хотя я с этим не знаком и мои профессора тоже. Мы знали некоторые идеи Народного фронта об образовании, но не видели там проработки и программы реформ.

Мацкевич: Шушкевич был абсолютно неправ

Тогда следующим, на ком мы остановились, был Шушкевич (бывший глава Верховного Совета Станислав Шушкевич - Телеграф). С Шушкевичем я познакомился где-то в феврале 1994 года. Меня с ним познакомил Александр Добровольский прямо в холле Верховного Совета. Шушкевич согласился, что реформы образования проводить нужно, что он понимает и принимает наши идеи.

Я уезжаю в Москву, договариваюсь с хорошей политтехнологической командой "Никола-М". Я считал ее перспективной, и, в общем-то, не ошибся, потому что в последующие годы эти политтехнологи дважды признавались лучшей командой России. Они профессионально работали, хотя могут быть разные взгляды на их политическую ангажированность. И я уговорил их помочь Шушкевичу.

В апреле я приезжаю вместе с директором команды "Никола-М". Мы договариваемся со штабом Шушкевича и начинаем работать. В течение месяца "Никола-М" сделала социологический срез настроений беларусов. Были проведены исследования по всем областям, регионам, фокус-группам. Набрали набор тезисов, идей, с которыми должен идти кандидат на эти выборы, чтобы победить. Начали работать над имиджем самого Шушкевича.

Но после первого же тренинга Шушкевич отказался от работы с его имиджем как таковым. А по предъявлению результатов фокус-групп он отказался учитывать их в своей работе. Это было катастрофической ошибкой. Отказавшись работать, Шушкевич заявил: "Я знаю свой народ, я могу вызвать восторг у людей, когда они собираются на митинги меня послушать. Поэтому вы со своими исследованиями мне не нужны". На этом прекратилось сотрудничество.

Потом было еще несколько неприятностей, уже у меня лично. И я вышел из команды где-то в мае. Но Шушкевич был абсолютно неправ. Поэтому его идеи, его предвыборные выступления, его программа, предвыборные обещания не находили поддержки беларусского населения. Это было очевидно. Не желая признавать запрос рядового избирателя, он фактически загнал себя в отстающие. Поэтому на этих выборах он даже не стал вторым, он стал четвертым. Хотя в Минске он был вторым. Это пренебрежение исследованиями, экспертным мнением дорого обошлось не только самому Шушкевичу, но и всем беларусам.

В процессе этой предвыборной кампании, пока я в ней участвовал, мы сделали ряд аналитик только что зарегистрированного Агентства гуманитарных технологий. Первые же аналитики расхватали беларусские газеты. Их опубликовали "Белорусская деловая газета", "Белорусский рынок", "Новая экономическая газета", "Свабода" и Minsk Economic News. Сразу же аналитикой заинтересовалась радиостанция "Беларуская маладзёжная", которая тогда еще функционировала (ее закрыли в конце мая). Меня пригласили выступать на ней с экспертными выступлениями. И весь май каждую неделю я выступал там.

У меня в Минске были юные коллеги, знакомые мне еще по московской Школе культурной политики, где я работал. Один из них - Паша Шеремет, студент пятого курса, который немножко продвигался в экономической передаче "Экономикст", выходившей на беларусском телевидении и создаваемой телекомпанией "ФИТ". Познакомившись с этой компанией, мы предложили им делать большую аналитическую передачу.

И вот вместе с Андреем Остроухом, директором телекомпании "ФИТ", мы затеяли делать передачу "Проспект". В течение двух месяцев мы ее подготовили. Первый выпуск "Проспекта" вышел на следующий день после первого тура выборов. Его мы и анализировали. В качестве экспертов были я и Виталий Тарас. Паша Шеремет начал вести эту передачу, и долгое время она выходила под лейблом "ФИТа" и Агентства гуманитарных технологий.

Вот так началось мое участие в беларусской политике. С апреля месяца, когда я приехал, чтобы помогать Шушкевичу, я остался в Беларуси. Потом я уже заехал в Москву за вещами, расплатился за квартиру, которую все еще снимал.

Мацкевич: Мы опережали наработки Болонского процесса

Нами проработано много аспектов реформы образования. Мы готовы сейчас взять и проводить ее. Начали мы еще с идей, апробированных в Латвии с Пиебалгсом. Потом частично я сотрудничал с Эдуардом Днепровым, который был первым министром образования Российской Федерации. Поэтому у нас был опыт реформирования в других странах, как негативный, так и позитивный. Ну а дальше на базе исследований, на базе конкретных разработок мы имеем сейчас программу, концепцию и оргпроект реформы образования во все направлениях, на всех уровнях и во всех аспектах.

В 1994 году Василий Стражев, который стал министром после Гайсёнка, все-таки вынужден был обратиться ко мне за первыми разработками по реформе образования. Мы тогда провели управленческую сессию, подготовили так называемую "зеленую тетрадь" с первыми набросками, какую программу исследований нужно начинать, чтобы прийти к концепции реформ. Министерство так и не сделало, что мы рекомендовали, и тогда мы начали делать это сами, в том числе с помощью Фонда Сороса в рамках программы обновления гуманитарного образования.

Эту работу мы продолжали, вели исследования, и в 1996 году Стражев попросил нас разработать альтернативный оргпроект реформы, который его самого обязали делать. Мы подготовили его детально с прописыванием того, как включается парламент, правительство, школы, формальные и неформальные группы и институты, которые занимаются проблемами образования. Мы описали, какие документы должны быть разработаны, как они должны быть приняты, и что, собственно, туда дóлжно помещать. Этот оргпроект Стражевым был положен в долгий ящик. На сегодняшний день он, конечно, значительно устарел и его необходимо переделывать, но общая схема остается. Другое дело, что наполнение разное.

В 1999 году в Европе начался Болонский процесс. Мы следили за всем этим, и, более того, некоторые наши наработки опережали наработки Болонского процесса. В частности, концепция функциональной грамотности, которую мы разрабатывали. Беларусь же не принимала участия в его разработке, формировании. Сейчас ей уже нельзя обойти Болонский процесс, сейчас Беларусь может только присоединиться к нему, хотя можно было и иначе.

Образовательную деятельность мы не оставляли ни на минуту, поэтому у нас сейчас есть самые серьезные в Беларуси разработки по гражданскому образованию. В начале 2000-х годов мы развернули на базе Академии последипломного образования переподготовку менеджеров образования, готовя кадры для реформы. Правда, в 2004 году нас "поперли" из государственной системы, уволили всех сотрудников, которые работали вместе с нами. У меня теперь запрет на преподавание. В общем-то, эта программа теперь выхолощена.

Как я считал, нам для серьезного начала надо было где-то около тысячи подготовленных менеджеров. Мы успели подготовить чуть больше сотни, хотя программа была развернута кроме Минска еще и в Гродно на базе Института повышения квалификации.

В высшем образовании сегодня распространена практика запрета на профессию, когда людей, несогласных с идеологией, увольняют по политическим мотивам, не глядя на их профессиональные качества и способности. Иногда люди попадают под запрет на профессию из-за сверхквалификации, когда их квалификация превышает средний уровень на кафедре, факультете и так далее. Высшее образование теряет лучшие кадры. Эти кадры могут быть потеряны вообще для Беларуси, потому что эти люди или ищут себе применение не по профессии, или эмигрируют из страны. А это потенциал нации, его нужно сохранять. Поэтому, не дожидаясь демократизации, мы начали программу "Летучего университета".

Мацкевич: Я создавал две крупные оппозиционные структуры

Я не прекращал своей политической активности. Я работал с Объединенной демократической партией, поддерживавшей Шушкевича на выборах, лидером которой тогда был Александр Добровольский. Мы проводили с ними обучение, семинары, и в 1995 году, когда были парламентские выборы, мне предложили баллотироваться от этой партии. Для этого мне пришлось срочно оформить прописку. Поскольку прописки и жилья в Минске на тот момент у меня не было, я прописался в Гродно. Получив беларусское гражданство, я пошел от ОДПБ в парламент.

Я не собирался обязательно стать депутатом. Мне нужно было на собственном опыте исследовать выборную систему, побеседовать с избирателями. Я специально попросил тогда партийное руководство, чтобы меня выставили на каком-нибудь очень сложном округе с очень известным человеком. Я хотел, чтобы моими соперниками были известные люди вроде Шушкевича или Позняка, время которых, как я считал, на тот момент уже прошло. Я хотел показать, что нужны новые лидеры, нужны новые программы и нужно побеждать этих людей с их устаревшими подходами.

Против Шушкевича меня выставлять не решились. Выставили против Позняка. Это был Ангарский округ. Выборы я проиграл, но по их результатам написал книгу. Это была моя вторая книга о Беларуси. Называлась она "Беларусская демократия: вопреки очевидности".

После этих выборов в кругу интеллектуалов родилась идея, что Беларуси нужна новая партия. И мы начали подбивать людей на ее создание. Мы даже определили, что лидером этой партии мог бы быть Станислав Богданкевич, который тогда еще был председателем Нацбанка, но уже доживал последние дни в этом качестве. Его должны были уволить, это было всем известно.

И я тогда пошел знакомиться к Богданкевичу. Это был июнь 1995 года. В июле 1995 года начался процесс объединения Объединенной демократической партии и Гражданской партии. В этом процессе участвовала еще Аграрная партия и партия "Зеленых" Громыко (Олега Громыко - Телеграф). Правда, аграрники и "зеленые" в конце концов откололись. И к октябрю 1995 года, когда создавалась новая партия, в объединении участвовали Объединенная демократическая партия и Гражданская партия Шлындикова (Василия Шлындикова - Телеграф), а также остатки Партии Народнай Згоды, которую возглавлял Карпенко (Геннадий Карпенко - Телеграф) и которую к тому моменту с помощью спецслужб и провокаторов раскололи.

Объединенная гражданская партия была создана из двух маленьких партий и осколков третьей. В нее вошли такие деятели, как Гончар, расставшийся с командой Лукашенко, Карпенко, Лебедько и так далее. Я тогда возглавлял пресс-центр ОГП, создавал ее имидж, старался предлагать свои версии программы. И, в общем, довыборы депутатов Верховного совета 13-го созыва проводили мы вместе. Эта партия смогла единственной провести своих кандидатов и создать фракцию "Гражданское действие", которую возглавил лидер партии Станислав Богданкевич.

Когда я проводил первую пресс-конференцию после выборов, Богданкевичу не понравился мой пресс-релиз и сразу же после пресс-конференции он меня уволил из пресс-центра. Тем не менее, я не прекращал деятельность в этой партии, был членом Национального комитета. А затем через год я вошел в Политсовет.

Фактически фракция "Гражданское действие" просуществовала менее года. Там было много ошибок, много всего, и Верховный Совет, последний беларусский парламент, спасти не удалось. Был государственный переворот (события, связанные с референдумом 1996 года - Телеграф) в ноябре 1996 года, фракция была расформирована, Верховный Совет ликвидирован. Была назначена "палатка представителей", в которую вошли депутаты-соглашатели Верховного Совета 13-го созыва.

Я попытался как-то повлиять на изменение стратегии и тактики партии. Я даже выставлял на съезде свою кандидатуру на место лидера партии, опять же не столько желая стать лидером, сколько ввести другое отношение. Благодаря этому и получив поддержку Карпенко, я вошел в Политсовет. Но мы не смогли побудить партию к нормальной политической деятельности.

Разочаровавшись в ОГП, я через некоторое время начал новую инициативу. После переворота были уволены или ушли в знак протеста несколько людей, включая Чигиря (Михаила Чигиря - Телеграф), премьер-министра, и замминистра иностранных дел Санникова (Андрея Санникова - Телеграф). Мы познакомились с Санниковым и начали продумывать, что делать дальше. В начале 1997 года мы с ним стали прорабатывать новые политические идеи, которые затем при присоединении к нам еще людей вылились в идею "Хартии". И осенью 1997 года была основана "Хартия'97".

Таким образом, есть две сильные политические структуры в Беларуси, в создании которых я принимал непосредственное участие. Потом была еще одна партия, с которой я пытался работать. Но вышел из нее еще на уровне оргкомитета. Тогда я уже понимал, что никакие партии в Беларуси создавать больше не надо, партийное строительство здесь невозможно, а существование партий бессмысленно. Но, тем не менее, была инициатива, и я хотел, чтобы она вышла на современный уровень, отвечающий требованиям времени. Это Христианская демократия.

Я не буду рассказывать пока про то, как мы пытались взаимодействовать с командой Александра Милинкевича в 2005-2006 годах, предлагая им программу действий и стратегию. Ну и сейчас мы выступили с идеей "Стратегии-2012", адекватной для нового времени. Она широко обсуждалась весной этого года.

Мацкевич: В Беларуси вводят военное положение

После 19 декабря 2010 года в стране было введено фактическое чрезвычайное положение. Де-факто ликвидированы остатки свободы слова, свободы собраний, всех свобод. Политическая деятельность свернута, началось наступление на правозащитные организации. Была развернута волна репрессий. Сейчас страна живет не по закону, а по чрезвычайному положению.

К концу этого года режим Лукашенко начал придавать законодательный статус чрезвычайному положению. Поэтому марионеточным парламентом были приняты законы о КГБ, об общественных организациях и еще ряд других законов, которые на законодательном уровне отменяют любую демократию в стране.

Кроме того, вводят уже не чрезвычайное, а военное положение. Производство губернаторов в генералы означает де-факто введение в стране чрезвычайного положения. Если кто-то из наивных людей думает, что в условиях военного положения возможны предвыборная агитация, пропаганда, хоть сколько-нибудь свободные выборы, что в условиях этих выборов они смогут доносить до людей правду, то это - абсолютно беспочвенные надежды.

Сейчас мы живем в стране, в которой персонолистская диктатура установила военное положение, заявив тем самым, что они будут бороться за сохранение своей власти до последнего солдата. В этих условиях нам нужно консолидированное общество без различий на политиков, партии, гражданские организации. Сейчас дело каждого активного гражданина - поддержать общее движение к нормализации дел в стране. Все это усугубляется экономическим кризисом.

Уже, я думаю, всем очевидно и понятно, что сегодняшняя власть, сегодняшнее правительство, сегодняшний президент абсолютно некомпетентны в условиях экономического кризиса. Они абсолютно неспособны предложить сколь-нибудь вразумительные действия по преодолению этого кризиса и выходу страны на нормальное развитие. Те здравые идеи, выдвигаемые, как внутри страны, так и поступающие из-за рубежа этим некомпетентным режимом отвергаются. Фактически каждое новое решение усугубляет проблему. Каждое новое решение все глупее и глупее.

 

Беседовал Максим Гацак, Телеграф