Мысли вслух

Ці хапае нам у жыцці асэнсаванага выбару? Як і чаму мы вучымся? Дзе працуем? Ці атрымліваем асалоду ад таго, што робім і як жывем?

Калі юнак ці дзяўчына заканчваюць школу, яны вымушаны адказваць на тузін пытанняў: у які ўніверсітэт яны пойдуць, якую абяруць спецыяльнасць, кім будуць працаваць. І моладзь нешта прыхапкам вырашае, папаўняючы шэрагі благіх мэнэджэраў, юрыстаў ці маркетолагаў.

Беларусь – гэта сума нашых уласных гісторый. Як зрабіць гэтыя гісторыі больш і цікавымі і яскравымі? Як навучыцца выбіраць асэнсавана? – разважала літаратурны крытык і перакладчык Ганна Янкута.

Многие наши проблемы приняты по умолчанию. То есть по умолчанию принято их не решать. В этом можно убедиться, проанализировав самые разные сферы беларусской жизни. Да вот хоть театр.

На первый взгляд, цепочка очень простая и понятная: артистам мало платят, они вынуждены подрабатывать кто где может, это вредит микроклимату в отдельно взятом театре, и ярких постановок становится все меньше. Но разрешится ли проблема, если артистам поднимут зарплату? Скорее всего, нет.

Где же решение этой задачи? Ответы – в монологе кандидата искусствоведения, театрального критика Алексея Стрельникова.

Когда вы в последний раз видели хохочущего человека на улице? Сходу и не вспомнишь. В нашем обществе почему-то не принято выражать радость.

Рассмеялся в общественном транспорте – извинись. Это считается неприличным – смеяться при других – и даже граничит с распущенностью. Посмотрите по сторонам: почти все беларусы, вне зависимости от возраста, носят на лицах одинаковое выражение — угрюмой раздражительности.

О причинах беларусской унылости – в монологе главного редактора портала Kyky.org Саши Романовой.

Мы жывем у дзяржаве, якая пра нас надзвычай моцна клапоціцца. Яна паводзіць сябе ці то як турэмны наглядчык, ці то як выхавацелька ў дзіцячым садку, якая сустрэла свайго былога выхаванца і пачынае з ім сюсюкаць. І хоць выхаванец мае ўжо за 30 гадоў, у яго жонка, дзеці і неблагая праца, яна не заўважае гэтага і ўвесь час спрабуе з ім цацкацца.

Хто пакутуе з гэтай нагоды? У першую чаргу, мы самі, бо дзяржава не дае нам “пасталець” і абраць той фармат жыцця, які нам насамрэч патрэбен. Але, як ні парадаксальна, сама дзяржава пакутуе таксама. Чаму так атрымліваецца? Адказы — у прамове літаратара і перакладчыка Ігара Скрыпкі.

Беларусов сложно назвать эмоциональными людьми. На улице и в магазине тишину слышишь чаще, чем голоса. Иногда она нарушается громким разговором или хохотом, но ненадолго. Кто-нибудь обязательно одернет смеющегося: тише, мол.

И это желание, сделать так, «чтобы было тише», выходит за рамки публичного поведения. Эмоциональность всюду, даже дома с близкими, считается зазорной. Рациональность – это правильно и всегда к месту. А эмоции – ну, женщине еще простительно, и то иногда, и, желательно, без свидетелей. Так происходит потому, что под эмоциями подразумевают слезы и истерики. Хотя на самом деле и то, и другое – это не эмоции вовсе, а результат их сокрытия. Быть в ладу со своими эмоциями (и, в конечном счете, с самим собой) – это тоже наука, но как ее овладеть? На эту тему рассуждала поэтесса и переводчица Ольга Гапеева.

Толерантность – это беларусская национальная черта, скажет любой школьник. Потому что в школе, объясняя детям, чем беларусы примечательны по сравнению с другими народами, скажут, что они толерантные.
И это – из категории достоинств. Толерантность значит принятие другого: другой веры, другого образа мыслей, поведения, традиций. У термина «толерантность», безусловно, положительный заряд. Это качество не подразумевает безразличия или потворства. Толерантность – это по определению миролюбие, взаимоуважение и такт. По определению. А в действительности?
Не превратилась ли в нашем отдельном случае толерантность в безучастность и равнодушие? В первую очередь, к самим себе. В неразборчивость? Когда кто-то из вне навязывает нам модели жизни. В трусость? Когда нужно быть решительными: сделать шаг или дать отпор. Да, миролюбивое «принятие другого» осталось, и другим рядом с нами всегда комфортно. А нам с ними?
О том, почему страх был назван толерантность и что с этим страхом делать, рассуждал режиссер и продюсер Дмитрий Бейнарт-Солодуха.

Что такое братство? Ответ очевиден: или кровная связь между людьми, или содружество, основанное на общих интересах, убеждениях, целях.

И в том, и в другом случае братья – близкие люди, они – всегда опора друг для друга.

Впрочем, из любого «всегда» есть исключения. И история библейского Каина – это не нонсенс, а собирательный образ всех на свете «братских войн», много или малочисленных, но обязательно трагичных и ненормальных в своей основе.

Воюют не только братья или братства, воюют целые «братские народы». И тогда братоубийство идет с размахом: по условиям военного времени, с привлечением всех, даже тех, кто не хочет воевать, с потерями и невообразимым горем. Как такое может происходить между братьями? И о братьях ли речь? Быть может, о чужаках? Об особом «каиновом» братстве – в монологе писателя Михаила Скоблы.

Чалавек – гэта не толькі сам чалавек, але ўвесь чалавечы род. Чалавек нясе ў сябе ўсіх сваіх продкаў, вынікам якіх ен з’яўляецца, і ўсіх сваіх нашчадкаў, якія ад яго народзяцца.

Род чалавечы паходзіць ад першага чалавека, які з’яўляецца ўвасабленнем вялікага продка.

Такім чынам, вялікі продак нараджаецца ў кожным з нас. Чалавек – гэта таксама частка чалавечай грамады, пэўнай структуры. А грамада – гэта пэўная мова, у якой есць свае імены і формы. І гэтыя імены ініцыялізуюцца з жывымі людзьмі, з кожным з нас.

Як працягваецца гэты лагічны ланцуг? Як мова пэўнага народа суадносіцца з мовай усяго чалавецтва? І чаму чалавек, які не мае імя ў сваей мове, – гэта “чалавек пра запас”? На гэтую тэму разважаў філосаф і лінгвіст Міхаіл Баярын.

Есть такой вопрос из категории философских, на который каждый человек вынужден отвечать самому себе хотя бы раз в жизни. Некоторые люди отвечают на него ежедневно – это связано с их профессией.
Например, журналисты.
Вопрос звучит так: имею ли я право скрывать негативную, жестокую информацию? В случае с журналистикой на ум сразу приходят две крайности: советское телевидение и современный российский телеканал НТВ. Если первые не считали нужным уведомить вас даже о том, что на атомной электростанции вчера рвануло, то вторые бьют по вам информацией, как из брандспойта. Причем, такой информацией, который вы, возможно, предпочли бы и не владеть. Как правильно? Наверное, не так и не этак, а как-то по-третьему. Когда вас не обманывают в главном, но и не внушают мысль, что тот злой, глупый, бездарный мир, созданный на телеэкранах ради чьей-то наживы, – и есть ваша жизнь. О том, какой информацией нужно делиться друг с другом – в монологе музыканта, лидера коллектива «Серебряная свадьба» Светланы Бень.

Ответ наготове: работают, учатся, какая-то часть бездельничает, бомжует, сидит в тюрьме. А если конкретней?

Сколько из них работает на заводах, а сколько на стройках, сколько учится в институтах и на каких специальностях?

В нашем обществе произошли весьма существенные изменения за последние годы. Взять профессии, для которых нужно высшее образование. Много ли сегодня учителей-мужчин или врачей-мужчин? Ответ очевиден. А что с заводами? Немало заводов закрылось, часть влачит жалкое существование. Заводские старожилы говорят, что молодые держатся совсем недолго, а потом уходят. На вопрос, куда, чаще всего отвечают: в никуда.

Но в никуда уйти нельзя, если говорить не метафорично. О том, кем сегодня работают беларусские мужчины и чем это грозит нашему обществу, рассуждал математик Николай Леонов.

Почему за двадцать лет независимости со страной не произошло ничего существенного и, по сути дела, мы остаемся в той же точке, с которой начинали?

Все те проекты, которые нам предлагали как модели общественной системы, оказывались для нас совершенно чужими. Другими словами, дилемма «восток или запад» так и не разрешилась. Почему? Возможно, потому, что она и не может разрешиться на этой территории. Но все-таки нужно же что-то строить. Если не социализм и не капитализм, не «европейскость» и не «русский мир», тогда что? – на эту тему рассуждает культуролог и журналист Максим Жбанков.

«Возможно, я больше не буду заниматься кино, — говорит знаменитый беларусский кинодокументалист Ольга Дашук, — или буду неизвестно когда…».

«Беларусьфильм» застыл в ожидании решения Минкульта: будут дальше финансировать студию или нет.

Речь даже не о том, что сотрудники студии останутся без средств к существованию – хотя и это катастрофа – а о том, что в стране не будет национального кино.

В рамках 67-ого Каннского кинофестиваля Украина представила документальный фильм Сергея Лозницы «Майдан», обратив на себя внимание всего европейского «кинобомонда». Предвижу возражения, «Беларусьфильм» де не высказывается так жестко и прямолинейно, как Лозница по политическим вопросам. Не высказывается, верно – не дают. Но национальное кино, в том числе и документальное, — это не всегда конъюнктура или памфлет на злобу дня. Рассказывать о своей стране можно в разных жанрах. Зачем отказываться от серьезного интеллектуального продукта, позволяющего на очень высоком уровне представить Беларусь в международных проектах? О национальном кино – в монологе кинорежиссера Ольги Дашук.

Существует асимметрия коммуникаций. Коммуникация между разными пространствами, разными временами, разными культурами, разными людьми – когда один высказывается, а другой прислушивается.

Есть асимметрия между жизнью и смертью.

Разлом между ассиметричными реальностями рождает вопрос: а что такое реальность, в которой мы живем? Неподконтрольный хаос, где мы самостоятельны и ответственны за каждый шаг? Или же мы не одни, и действуем в сотворчестве с богом? И тогда это уже совсем другая история. Не только человек, но и его страна, оказываются в разломе между реальностями. А что там, на границе, между…? И главное, как действовать, находясь там? - размышлял культуролог Андрей Расинский.

Что такое вчерашнее завтра? Это отсутствие сегодня, каким вчера мы представляли себе завтра. Не осуществленное завтра, не получившиеся. А каким бы оно было, если бы получилось?

На что похоже это «желаемое завтра»? На осуществленный рай? Есть фольклорный образ рая – это вечная трапеза, это ложка, в которой никогда не заканчивается нектар и амброзия. В свою очередь, образ ада — это ложка, зачерпывающая нектар и амброзию и остающаяся пустой. Разумеется, рай у каждого свой. И сложно вообразить его неким универсальным – одним для целой страны, например. Но из каждого (осуществленного или хотя бы мыслимого) отдельного рая складывается наше завтра. Мы сами творим его, и грустно думать, что наш осуществленный рай сводится к трапезе и полной ложке. О том, что такое рай для белоруса, — рассуждала художник Анна Балаш.

Ключевое понятие беларусского менталитета — травма. Если оглянуться на поколения наших дедов и прадедов, кого мы увидим?

Людей, переживших репрессии, оккупации, несколько войн за одну человеческую жизнь, крепостное право.

Едва ли такие понятия, как «культура», «свобода совести», «демократия», входили в их картину мира. Какой же опыт передали нам наши родные? Прежде всего, способность выживать. В любых условиях.

Что делать с тем травматическим синдромом, который мешает нам создать свою державу? – рассуждал культуролог Сергей Харевский.

Эммануил Сведенборг — ученый и христианский мистик — еще в восемнадцатом веке открыл тайну неба. Он сказал, что по своей форме оно напоминает огромного человека. Красивая метафора, правда?

Этот ученый писал, что самое большое, в чем находится божественное, — это небо, а самое малое — человек. И даже в его времена эта гипотеза была уже не нова — еще античные философы понимали человека как Вселенную в миниатюре. Интуитивно вроде бы не сложно «схватить» эту мысль, понять, какой в ней заложен смысл. Но что меняет это понимание в нашей с вами жизни? В нашем отношении к себе и другим? О человеке, в котором заключена вся Вселенная, — в монологе историка и литератора Ольги Бобковой.

Помните фразу советских времен, которая сегодня вызывает улыбку: «низкопоклонство перед Западом»? Да и тогда над этим выражением шутили.

Чего только стоит монолог домоуправа в «Бриллиантовой руке»: «…Элементы сладкой жизни!».

Но если отбросить шутки и предубеждение перед «всем советским», то в этом идеологическом клише, как ни удивительно, можно найти рациональное зерно. Наверняка среди ваших знакомых немало тех, кто был в Лувре, но не был в Национальном музее, живя в Минске всю жизнь. Нет-нет, Лувр тоже стоит того, чтобы быть увиденным, обязательно! Равно как и Эрмитаж, и Третьяковская галерея. Но почему интерес к культуре чужой страны часто уживается с флегматичным, если не сказать пренебрежительным, отношением к культуре своей? На эту тему рассуждала художник Анна Силивончик.

Год или два назад в Минске появились билборды с изображением колоритных ягод с дивными надписями: «ажыны», «шыпшына», «агрэст».

Этот арт-проект — «Смак беларускай мовы» — простой и добротный. И результативный. И… единственный настолько удачный.

Значение социальной рекламы не нужно недооценивать. Несмотря на полусерьезный и ненавязчивый характер — понятно, что билборд с ягодкой не в состоянии переломить языковую ситуацию в стране — соцреклама может как бы тронуть человека за плечо: у нас ведь такой красивый язык, помнишь?

Почему же в Беларуси так мало хорошей социальной рекламы, которая должна заострять внимание общества на языковых и многих других проблемах? Почему этот социальный продукт получается то комичным, то пугающим и почти всегда чудовищно безвкусным? Ответы – в монологе председателя Экспертного Совета информационной стратегии Сергея Кручинина.

Среди многих вопросов, которые человек задает себе на протяжении жизни, есть такой: где та точка, вокруг которой формируется его душа, его образ мыслей?

В гуманитарных науках она называется идентификацией.

Что же это за точка? Дом, где жила бабушка, или старое дерево, которое росло у нее в саду, или железный турник, на котором вы висели в детстве? Может быть, как раз это и есть ваша Родина, и вы сами.

Как отыскать эти идентификационные факторы? А главное, исчезают ли они когда-нибудь? Если дом разрушается, а дерево погибает, остается ли что-нибудь? И если да, то что? Рассуждения на эту тему — в монологе искусствоведа Татьяны Бембель.

Сегодня словом «колхозник» можно обидеть любого. Оно стало экспрессивным, почти ругательным. Но кто такие колхозники? Люди, работающие коллективно на общий результат. Разве в этом есть что-то стыдное?

Колхозов у нас осталось совсем немного. Но это не значит, что вместе с коллективными хозяйствами исчезли люди коллективного труда. Изменилась сфера их деятельности, но не изменился принцип работы – конвейерный. А главное, таких людей не стало меньше. Может быть, и Минск можно назвать городом общего результата? Городом командной игры?

О Минске и минчанах, об утраченных городских традициях – в монологе писателя и поэта Михаила Володина.