Национальный университет: проект на завтра или идейный фантом?

Свой взгляд

Сюжет национального университета снова в тренде: на волне скандальных весенних выборов ректора Европейского гуманитарного университета (Вильнюс) вопрос о том, на кого и как работать беларусским «кузницам кадров» активно обсуждается в самых разных интеллектуальных сообществах.

Насколько реален запуск нового вуза в условиях хронической «стабильности»? Возможен ли национальный университет без властной поддержки? Так ли страшен «партизанский» вариант образовательных практик?

Об этом дискутируют: доцент департамента социологии НИУ ВШЭ (Санкт-Петербург) Андрей Лаврухин, эксперт Агентства гуманитарных технологий Светлана Мацкевич, экс-председатель Сената ЕГУ (Вильнюс) профессор Павел Терешкович. Модератор: Максим Жбанков.

Максим Жбанков: Насколько актуальна для Беларуси тема национального университета и почему о ней важно говорить именно сейчас?

Павел Терешкович: Создание национального университета — один из ключевых вопросов выживания беларусской нации и сохранения государственного суверенитета. Существующая в Беларуси система формального образования лишь частично справляется с функцией межпоколенной трансляции идентичности.

Национальная мобилизация исторически была первой модерной формой социальной интеграции, превращающей подданных в граждан. Именно она же является эффективной формой реальной десоветизации, т.к. носителей либеральных взглядов в посттоталитарных обществах несравнимо меньше, чем носителей особого языка, культуры и т.д. Создание национального университета означает создание завершенной архитектуры национального образования в целом. Глобализация, с одной стороны, и экспансия «русского мира» — с другой, делает эту повестку не просто актуальной, а жизненно важной.

Опыт абстрактной европеизации и десоветизации на уровне университетского проекта (ЕГУ) у нас уже был. Но, после того как мыльный пузырь «европейскости» лопнул, на поверхности там остались совковая сервильность большинства преподавателей и сталинистские методы управления руководства.

Андрей Лаврухин: Весь вопрос в том, какой смысл мы вкладываем в понятие «национальный». На мой взгляд, сегодня это означает способность нации максимально эффективно, мудро и креативно реализовывать свой человеческий капитал. Институтов образования это касается в первую очередь: именно там создается (или не создается) креативная среда, благоприятная (или неблагоприятная) для создания новых форм жизни, нового — воодушевляющего или депримирующего — возможного будущего. У нас система образования — и высшего в особенности — уже давно не отвечает этому вызову. Если беларусы не смогут трезво оценить ситуацию, собрать волю в кулак, консолидировать усилия и создать университет будущего, они лишат себя вдохновляющей перспективы и будут вынуждены довольствоваться медленной, но верной деградацией.

Светлана Мацкевич: Действительно, вопрос, что означает «национальный» в названии университета, является главным и определяющим, рамочным при определении философии будущего университета. Нация — субъектность, способная осуществлять перемены, самоопределяться в новых исторических условиях, принимать на себя миссию развития страны, общества и т.д. Беларусь сейчас — не нация, а режим. Миссия национального университета как раз и состоит в «выращивании» этой новой субъектности. Это означает, что недопустимо сводить, вопросы нациостроительства и национального университета только к проблемам языка. Установки на национальный характер университета явно недостаточно. «Нациовыращивание» невозможно без соответствующих смыслов, содержания, философии. Поэтому вопрос постепенно должен быть смещен с вопроса о нации к вопросу о мышлении, философии и субъектности самого университета. Только потом можно говорить о программе, проекте и других реализационных механизмах.

Максим Жбанков: Но где та нация, к которой мы обращаемся? Каких, собственно, «беларусов» призываем объединиться вокруг идеи университета? Опыт последних лет свидетельствует об обратном: мы все более конфликтны и разъединены — в политическом, культурном, да и образовательном измерениях. Не станет ли проект национального университета вместо площадки консолидации причиной для очередной схватки за ресурсы?

Павел Терешкович: В нашем случае мы обращаемся, в первую очередь, к беларусскоязычным беларусам, которых, согласно социологическим исследованиям до 6% населения, т.е. порядка 570 тыс. человек. Этого количества людей более чем достаточно для открытия университета. Беларусскоязычное сообщество, при всех внутренних противоречиях и конфликтах, имеет развитую инфраструктуру (образовательные проекты, издательства, интернет-порталы и т.д.) и достаточно хорошо организовано. Создание национального университета могло бы стать хорошим ориентиром для более широкой консолидации беларусов, в том числе, частично, пассивно беларусскоязычных, русскоязычных беларусов и не беларусов — всех тех, для кого государственный суверенитет является ценностью.

Станет ли проект национального университета поводом для борьбы за ресурсы или стимулом консолидации зависит от того, как и кем будет сформулирована программа его создания.

Андрей Лаврухин: Разумеется, в данном случае речь идет об активном меньшинстве — так происходит во всех странах: наиболее образованное, социально активное и ответственное меньшинство ведет за собой большинство. В случае с национальным университетом (в вышеозначенном смысле) речь идет о том меньшинстве, которое заинтересовано не просто в получении высшего образования, но в получении качественного высшего образования, соответствующего духу времени и способного модернизировать экономические, социально-политические и культурные структуры и институты беларусского общества. Что касается консолидации креативного меньшинства, то предсказать это, конечно, невозможно. Но без наличия поводов для консолидации, ожидать консолидации вообще нет смысла.

Светлана Мацкевич: Что может объединять, а не разъединять при создании национального университета? Как сказали бы методологи и философы, в первую очередь идея — идея университета. Но наличие идеи, концепции вовсе не гарантирует консолидацию некоторого сообщества. Даже если мы представим, что критическая масса профессионалов вдруг объединится для создания университета, сразу станет вопрос о том, как организовывать их деятельность — о менеджменте в условиях развития и становления. Кроме сложной концептуальной работы, «работы над собой» — по самоорганизации и консолидации, академическое сообщество должно сформировать новый тип управления и технологию реализации своих замыслов. Без прорывных частных инициатив тут не обойтись. Кто-то должен начинать, а другие — присоединяться и через свое участие пытаться изменять ситуацию. Кстати, концепция уже разработана («Университет: дискуссия об основаниях» / Сб. статей. — Мн., Логвинов, 2011). Вопрос в подключении уже к имеющемуся ресурсу, а не в создании альтернативного. Вот тут-то и начинаются типично беларусские коммуникативные проблемы...

Максим Жбанков: И одна из главных — что делать с властью. В нашей ситуации «огосударствление» образовательного проекта — верный способ убить любую инициативу. Есть ли смысл тогда звать в союзники инерционные и зависимые госструктуры? Не лучше ли поискать внешних партнеров, способных задать новые стандарты качества?

Светлана Мацкевич: Когда мы заявляем о создании иного национального университета, мы должны понимать, что есть мечта, а есть реальная ситуация Беларуси. Беларусское государство само ничего не инициирует в плане реформы образования и университета, но реализует свои властные полномочия через контроль, фильтрацию, отслеживание инициатив, своеобразную приватизацию (а если быть точным, национализацию) гражданского и личностного ресурса. Поэтому без реального или виртуального контакта на разных стадиях реализации университета не обойтись. Т.е. с государством не надо вступать в сотрудничество или конкуренцию: этот тип отношений всегда приводит к захвату и подчинению университета. С государством нужно ИГРАТЬ и... выигрывать. В разные игры: в «прятки», в обходные маневры, в нападении и в защите, в разные типы «войн» и т.п. На разных стадиях создания университета нужно отвоевывать пространство, время, ресурс, постепенно приближаясь к цели и четко очерчивая свое поле деятельности.

Как показывает практика, внешнее партнерство и внешние ресурсы важны, но при установлении партнерства с зарубежными субъектами, необходимо поднимать рамочные вопросы о целях, особенностях беларусской ситуации, условиях и методах управления. К сожалению, внешняя помощь часто оборачивается «вторичным захватом». Т.е. цели и задачи сводятся не к долгосрочным перспективам, а к краткосрочным — написанию отчета, мониторингу, долгому доказательству «концептуальных оснований» тем, кто в принципе не в состоянии понять их (бюрократам, оплачиваемым экспертам и т.д.). Новый университет требует новых подходов и в фандрайзинге, в пиаре и в поиске партнеров. И одним из таких условий является выход на уровень гуманитарного программирования, а не проектирования.

Андрей Лаврухин: Я не думаю, что установка на отделение от государства и тем более войну с ним будет продуктивна. Как показывает опыт имеющихся образовательных проектов (и в самой Беларуси, и за рубежом), такая установка приводит к созданию гетто, о которых с каждым годом знают все меньше беларусов. Второй момент — финансирование. Если мы говорим об университете мирового класса, то это, помимо кадров, весьма значительные ресурсы. Они могут быть консолидированы только при условии участия государства.

В то же время, надо согласиться со Светланой: государство всегда имеет тягу к национализации проекта (в своей, разумеется, трактовке). И потому должно быть ограничено в своих притязаниях. Это, на мой взгляд, возможно благодаря долевому финансированию и организации менеджмента. Бюджет университета должен состоять не более, чем на 50% из государственных средств. Остальные ресурсы должны быть внешними по отношению к государству. Это вполне отвечает реальности: у государства нет средств, чтобы поддерживать такой университет. Недавно отклонили проект академического университета, предложенный НАН Беларуси (предполагалось, что это будет совсем небольшой университет магистерских программ). У государства нет денег даже на такие скромные проекты. Второй фактор, сдерживающий госпритязание на монополию, — модель управления: в управлении должны участвовать как внешние менеджеры, имеющие действительно большой опыт успешного (!) управления, так и беларусы, способные учиться университетскому менеджменту нового поколения.

Сейчас, со вступлением Беларуси в Болонский процесс, проект нового университета может оказаться очень кстати: государству нужны экспериментальные площадки для продвижения новых образовательных моделей в устаревшую, архаичную систему образования. Новый университет как раз и мог бы стать такой площадкой. Мне кажется, объективно в этом заинтересованы все: вырождающиеся разобщенные частные инициативы и теряющее своих граждан и свой суверенитет государство просто обречены на сотрудничество.

Светлана Мацкевич: Андрей, принципиально не согласна с таким описанием объективности. Не нужны государству экспериментальные площадки. Где ты видишь эту заинтересованность? А частные инициативы не могут развернуться в силу «количественных проблем»: отсутствие ресурсов, признания, поддержки и т.д. Поэтому они никак не могут перейти границу от частных инициатив к политической субъектности, с которой власть была бы готова считаться и разговаривать.

Павел Терешкович: А вот я поддержу Андрея: вступление в ЕПВО и вправду создает окно возможностей для реализации проекта нового университета с «нуля», выстроенного по Болонским стандартам. Но то, что у государства на это нет ресурсов, тоже вполне понятно. Тогда остаются две опции: негосударственный вуз «здесь» и негосударственный вуз «там». Опыт ЕГУ свидетельствует, что издержки изгнания сопоставимы с издержками существования «здесь». Какая из опций будет реализована — зависит от состояния политической конъюнктуры в и вокруг Беларуси. С обоими вариантами можно работать и получать максимально возможный эффект.

Максим Жбанков: Отсутствие реальной поддержки государства (у которого, как выяснилось по ходу нашей дискуссии, нет для этого ни ресурсов ни политической воли) наделяет любой новый образовательный проект «партизанским» статусом. Однако способна ли очередная «партизанская школа» обеспечить желаемый мировой уровень? А если нет — что мы реально можем, кроме новой игры в слова?

Павел Терешкович: Если проект реализуется в форме негосударственного учреждения, но официально признанного «тут» или «там», то это не партизанщина. Если же придется действовать партизанскими методами, то есть смысл использовать новейшие технологические способы ведения борьбы в форме массовых бесплатных онлайн-курсов. На мой взгляд, эта форма подошла бы и для стартапа проекта. Она обеспечивает необходимую видимость и позволяет провести проверку ликвидности образовательных услуг. Что до мирового уровня — это тема для отдельной дискуссии.

Андрей Лаврухин: Если появятся хорошие доноры и будет привлечен внушительный частный, международный капитал, государству это может стать тоже очень интересно. Как это было в свое время с ЕГУ в Минске. Но одни ресурсы не решают вопрос. Опять же, пример — ЕГУ: в него много лет вкачиваются миллионы долларов, а результат оставляет желать лучшего (и по научным достижениям, и по качеству образования). Далеко не в последнюю очередь, это связано с отсутствием в ЕГУ стратегии развития.

К слову, есть ли где-нибудь в Беларуси стратегический план развития университета мирового класса? Я долго искал, но находил лишь прожектерские официальные планы и маркетинговые лозунги. Что касается определения понятия университета мирового класса, то, при всех оговорках и нюансах, у ведущих международных экспертов есть довольно четкая трактовка трех взаимодополняющих факторов, характерных для лучших университетов: 1) высокая концентрация талантов (как преподавателей, так и студентов), 2) изобилие ресурсов для создания творческой атмосферы и проведения опережающих научных исследований и 3) гибкая структура управления, которая заинтересована в инновациях и поощряет стратегическое видение. Но все это возможно лишь при консолидации усилий, а не при их разобщении на отдельно взятые партизанские «свечные заводики».

В мире идут процессы интеграции вузов, объединения и аккумуляции ресурсов для достижения максимального результата. А в Беларуси, напротив, нарастают процессы дезинтеграции и распыления ресурсов. У нас есть многое, но все это по отдельности не создает кумулятивного эффекта. В итоге разрозненное множество проектов воюет за истощающиеся финансовые ресурсы.

Коммуникативный и прагматический смысл нашей «игры в слова» — вовлечь в обсуждение этой стратегии всех акторов, договориться и совместными усилиями продвигать интеграцию усилий для общего блага, а не для отдельно взятых «партизанских отрядов».

Светлана Мацкевич: Мировой уровень университета обеспечивается не столько наличием финансового ресурса, сколько уровнем претензий, подкрепленным способностью коллективного мышления, способностью академического сообщества видеть актуальные проблемы современности и будущего. Мировой уровень университета невозможно достигнуть в комфортных условиях. Наоборот, мышление возникает, где есть ПРОБЛЕМЫ. И в Беларуси их хватает. Другой вопрос, может ли академическое сообщество Беларуси эти проблемы «удерживать» и не переводить их в разряд фантазий и мелкотемья. Как только снижается планка видения проблем, даже самый «крутой» европейский университет становится провинциальным. В условиях «партизанщины», противостояния различных этических и гуманитарных систем, беларусский университет может претендовать на выработку уникальных решений в области политологии, философии, социологии и развития систем деятельности на постсоветском пространстве. В этом наша уникальность и этот исторический шанс мы должны использовать.

«Наше мнение»