Чиновники Беларуси до 1988 года рассматривали аварию на ЧАЭС как региональную проблему Гомельщины

Акции / Фото

Первая карта радиационного загрязнения Беларуси была издана только 1989 году. Ее даже напечатали в газете, специально для собирателей грибов и ягод. С тех пор карты радиационного загрязнения обновляются в основном методом математических расчетов, а не измерений на местности. Очертания зараженных лесов и полей давно поменялись, радиационные территории указами президента вовлекаются в сельхозоборот, чтобы люди, живущие со стронцием в костях, пополняли личные запасы радионуклидов съедобными дарами беларусской природы.

Могут ли социальные и гуманитарные науки Беларуси возродить интерес к проблематике Чернобыля в нашем обществе? Какие исследования историков и социологов дают ключ к пониманию исторической памяти о катастрофе?

Место Чернобыля в сознании беларусов обсуждали эксперты на круглом столе "Роль и место общественных и гуманитарных наук в осмыслении Чернобыльской катастрофы и ее последствий", который на днях состоялся в офисе "ЕвроБеларуси" в Минске. Организатором научной дискусии выступил Беларусский архив устной истории.

Приводим краткие выдержки из выступлений участников круглого стола:

Модератор мероприятия, координатор Летучего университета, кандидат социологических наук Татьяна Водолажская:

- Беларусь стойко ассоциируется с Чернобыльской катастрофой, но, с другой стороны, очень сложно сказать, насколько эта тема проработана, насколько она осмыслена.

Я бы хотела начать обсуждение с вопроса, какого рода исследования проводились и какие существовали подходы в социальных и гуманитарных дисциплинах после аварии на ЧАЭС? Что важного нашла и предложила наша наука в отношении последствий Чернобыля?

Доцент ЕГУ, доктор социальных наук Андрей Степанов:

- Я занимался чернобыльской темой в рамках своей диссертации до 2010 года. Закончился Чернобыль с принятием решения о строительстве новой АЭС. Для меня, как исследователя в первую очередь, а затем уже - гражданина, это решение оказалось очень важным и символическим. Оно символизировало конец Чернобыля.

Когда я заканчивал свою диссертацию, то в академической литературе Беларуси крайне не хватало работ по осмыслению Чернобыля. Это чувствовалось еще в начале деятельности над совместным исследовательским проектом с коллегами из Украины и Германии. Первое, с чем мы столкнулись - отсутствие академической работы по последствиям Чернобыльской катастрофы.

Работой, от которой мы отталкивались, послужила диссертация немецкой исследовательницы Астрид Зам о чернобыльской экологической политике в Беларуси и в Украине.

Первые научные работы по Чернобылю, которые появлялись в 90-х годах и в 2000-х, связаны, прежде всего, с формированием экспертного знания. Это все - совокупность отчетов различных международных организаций, которые занимались оценкой последствий Чернобыльской катастрофы для территории и населения Беларуси.

Если говорить о структуре отчетов, то они все стандартно касаются трех направлений последствий: онкологические, медицинские и радиационные. И немножко экономического анализа, связанного с потерями Беларуси в связи с переселением людей и созданием зон отчуждения. Естественно, меня интересовало то, как эти отчеты формируют новые экспертные знания о том, что есть ядерная катастрофа, и как это знание влияет на представления о ней у населения - об опасности, угрозе и так далее. Это было в 90-е годы.

В 2000-е годы направления поменялись: идет освоение земель, меняются концепции, речь идет о реабилитации пострадавшего населения и способах жизни с радиацией.

Западная академическая литература после Чернобыля в конце 80-х - начале 90-х посвящена переосмыслению ядерной энергетики, антиядерного движения и так далее - это очень большая группа исследовательской литературы. Но на нашем пространстве, в русскоязычной литературе, как правило, это направление не развивалось.

Стоит отметить исследования общественного мнения о Чернобыле, которые начали появляться в 90-е годы. Первый масштабный опрос провела Академия наук Беларуси в 1992 году - опрашивали как переселенцев, так и жителей пострадавших территорий. Работы велись ежегодно до конца 90-х и публиковались профессором Бабосовым. Эмпирический материал по общественному мнению там, конечно, интересный. Особенно, если его сравнивать с тем, как население реагирует на ядерную программу Беларуси конца 2000-х. Как раз этим я сейчас и занимаюсь.

Во время исследований в конце 2000-х мы столкнулись с отсутствием исторической работы по Чернобылю. В Беларуси на тот момент не велась практически никакая работа историков с архивными материалами по поводу того, как была представлена Чернобыльская катастрофа в различных источниках, как она была артикулирована и каким образом использовалась. Этим в нашем проекте занимался историк Александр Долговский и во многом нам помог интересными архивными материалами, в частности, касающимися обращений граждан в различные институции СССР - население беспокоилось за свое здоровье.

Для нас было не совсем очевидно: почему в конце 2000-х в Беларуси отсутствует история Чернобыльской катастрофы как таковая? Ее просто нет. Мне как политологу пришлось работать с политической системой - надо было найти полностью все законы и программы, которые тогда принимались, какие институты в них участвовали, а какие - нет. Такой информации не было вообще нигде! И это в конце 2000-х, спустя почти 25 лет после Чернобыля.

Сотрудник университета г. Гиссена (Германия), кандидат исторических наук Александр Долговский:

- На это есть ряд объективных причин. Эту тему очень тяжело вогнать в русло истории, потому что еще живут ее свидетели. Это поле больше для социологов, политологов и так далее. Историки такой темой едва ли будут заниматься. Исторических работ действительно здесь не было. Кстати, на западе - тоже, только магистерская работа немца о пожарных на ЧАЭС и еще работа француженки о восприятии Чернобыльской катастрофы во Франции и в Германии.

Для историков в Беларуси предложено два сборника документов (разных по качеству и подборке) - гомельский и минский. Они были выпущены к 20-летию со дня катастрофы. Еще раньше, в 90-х годах, два сборника документов по Украине выпустила Алла Ярошинская, подборка материалов очень хорошая.

Что касается отечественных сборников, то гомельский - очень слабенький, власти там говорят, что взрыв был сильный и мы действовали по ситуации, при этом процессы общественной мобилизации в Гомельской области там вообще никак не отображены. Большую часть документов власти посвятили себе, любимым.

Минский сборник более разнообразный. Например, опубликовали среди правительственных документов петиции после митинга.

По-моему, действительно важными были обращения граждан в первые месяцы после Чернобыля. Люди писали в инстанции, самым интересным было проследить их первую реакцию на катастрофу. Речь шла о восприятии Чернобыля. С этим материалом я работал, он доступен для исследователей, но в сборники документов практически не попал.

Буквально в ближайшие недели в Германии должна выйти моя книга под названием "Чернобыльская катастрофа в Беларуси: экологический кризис и социальный компромисс" с претензией стать той исторической работой, которой до этого не было. Проблема в том, что книга ориентирована больше на немецкую публику, в ней частично разжеваны вещи, которые нам знакомы. Цель работы - изучение восприятия Чернобыля через обращения граждан к власти. Центральный вопрос - насколько эти выводы репрезентативны, поскольку в опросах ликвидаторов постфактум я обнаружил, что они не были фанатами писать обращения. Их писали те, у кого не было возможностей решать чернобыльские вопросы по-другому.

До 88-го года Чернобыльская катастрофа в Беларуси воспринималась чиновниками  и людьми, которые писали обращения, как региональная проблема Гомельской области. Как писала Астрид Зам, и я также упомянул это в своей работе, фокус был перенесен с Чернобыльского марша в Минске в провинцию, где проходили не менее динамичные процессы.

Магистр истории, представитель Беларусского архива устной истории Владимир Володин:

- Наш архив поднимает сейчас чернобыльскую тематику, накануне 25-летия со дня аварии. В следующем году мы надеемся провести научную конференцию, посвященную катастрофе, с участием историков, социологов, юристов, историков науки, представителей других дисциплин.

Скажу о работе с архивными документами. Покойный профессор Иван Никитченко, который изучал последствия катастрофы для сельского хозяйства, так вспоминал о своей работе: он приходил в кабинет, сотрудник КГБ ему выдавал материал, а на выходе из кабинета профессор сдавал документ сотруднику комитета.

Сейчас, к счастью, многие документы рассекречены. Историки могут приступать к работе с архивами. К сожалению, пока немногие за это берутся. Мы надеемся изменить ситуацию.

Руководитель ОО "Экодом" Ирина Сухий:

- Когда в 90-е годы регистрировался "Экодом", мы решили: все, что угодно, кроме Чернобыля. Там уже толпы получателей гуманитарной помощи, нечего туда лезть. Тема Чернобыля казалась слишком конъюнктурной. Но она актуализировалась в связи со строительством Островецкой АЭС.

В 99-м году начали говорить о новой АЭС, была создана правительственная комиссия, которая сказала: 10 лет никаких АЭС! Экологическая общественность по этому поводу успокоилась: нет АЭС, хорошо, а Чернобыль пусть разгребает государство, это его задача.

Сейчас, когда строится Островецкая станция, тема Чернобыля, конечно, приобретает другое значение. У меня было ощущение того, что новой АЭС не может случиться, потому что весь беларусский народ ляжет поперек рельсов и не допустит ее строительства. И тут - молчание. На все заявления правительства. Как будто бы у нас не было Чернобыльской катастрофы, как будто бы не было пострадавших от атомной энергетики. Это было для меня шоком.

Но теперь я понимаю, почему так произошло. Тема Чернобыля не была у нас актуализирована, были свернуты программы, касающиеся ликвидации последствий, все более снижаются планки проблемности - сначала переселяют, а потом в зоне можно жить.

У меня есть и другая теория, почему беларусы молчат по поводу новой АЭС. У всех ощущение, что проблема такого уровня, что "я никак не могу повлиять". Точно так же в какой-то момент устаешь думать про Чернобыльскую катастрофу, потому что ты не можешь уже ничего изменить, кроме как по возможности не есть загрязненных продуктов, не собирать грибы.

Моя заинтересованность в экологической проблематике ровненько из Чернобыля: я родила ребенка в 89-м году и у меня был психоз по поводу того, что можно есть, а что нельзя.

Кандидат культурологии Алексей Криволап:

- Сейчас мы почти не вспоминаем в период сбора ягод и грибов про радиацию. Но было время, когда в газетах печатали карты с загрязненными территориями. Мы имеем нечеткие представления о сегодняшней экологической ситуации.

Периодически в Литве всплывают скандалы с продукцией из Беларуси. Например, привезенный из Беларуси биодизель (дизельное топливо, которое смешивается с рапсовым маслом), стал "фонить". Потому что рапс выращивается на сильно загрязненных радиацией землях. А у нас: биодизель - это же класс!

Да, есть определенные последствия. Но у нас про Чернобыль вспоминают один раз в году, все остальное время он не существует. И здесь задача не столько историка, который изучает то, как оно было, сколько социолога. Как наши повседневные практики учитывают последствия катастрофы? Для значительной части людей это вообще не является проблемой.

Андрей Степанов:

- Карты, о которых ты вспомнил, были неправильными. Самая правильная карта - это "грибная", была напечатана в 1989 году в "Советской Белоруссии". Это единственная карта, которая более-менее правдиво отражала ситуацию радиационного загрязнения территории Беларуси.

Карта была ориентирована исключительно на грибников, и правительство немного забыло про то, что население поймет, что к чему. Следующие "адекватные" карты появились в начале 90-х.

Владимир Володин:

- В "Атласе современных и прогнозных аспектов последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС" только карты, относящиеся к концу 1980-х - началу 1990-х, основывались на достаточно детальных замерах на местности. Все позднейшие карты - 96-го или 2006-го - основываются на старых данных и математических расчетах. В реальности никто перемерял всей территории Беларуси. Это очень трудоемкая и дорогая операция, а в 86-м были мобилизированы все силы, в том числе военные, которые провели замеры радиации.

Перемеряют лишь точечно, и это не дает общей картины. Кроме того, важно, где мерять – на расстоянии нескольких сот метров может быть разный уровень загрязнения. А это политическое решение. Меряют там, где сказал начальник, условно - председатель колхоза или представитель чернобыльского департамента МЧС…