Четвертый сектор

Свой взгляд

Вряд ли здесь причина только в большей свободе слова в Украине, по сравнению с Беларусью.

28 ноября 2014 года в Минске состоялась международная конференция "Посткоммунистические трансформации: переосмысление программ демократического транзита". На этой конференции, в частности, столкнулись два видения основных условий и движущих сил подобных на украинскую революций: институционное (в значительной мере, грантовое) и антропологическое (независимое, самодеятельностное). Суть первого видения - "революцию может сделать институционное гражданское общество на внешние гранты". Суть второго видения - "революция - это дело внутренней самодеятельности сетевых сообществ".

Первое видение в виде исследования было представлено Сюзан Воршек (Susann Worschech), социологом, докторантом Европейского университета Виадрина (Франкфурт-на-Одере, Германия). Второе видение было предложено вначале как критика ее позиции мной - я изложил основные тезисы своей статьи "За кулисами революции-2014".

Это видение было также поддержано в своем докладе Татьяной Водолажской, методологом, социологом, кандидатом социологических наук (PhD), координатором образовательной программы "Летучий университет", старшим аналитиком Центра европейской трансформации.

Первое видение является обобщением представления западных доноров о том, что деньги, которые шли от них на финансирование т.н. "третьего сектора", оказались эффективными и привели к революции в Украине.

"Третий сектор" - это неправительственные организации (Non-Governmental Organization, NGO), хотя точнее их можно назвать неправительственными и некоммерческими организациями (Non-Profit Organization, NPO). Третьим этот сектор является потому, что он сосуществует с другими двумя: властью и бизнесом.

Мысли об эффективности деятельности "третьего сектора" в Украине придерживается не только западный грантодательский истеблишмент, которому выгодно считать, что деньги потрачены не зря. Такого мнения также придерживается и российский истеблишмент, который всячески преследует грантоедские организации в России и считает, что западные грантодатели сделали или, по крайней мере, стимулировали революцию в Украине.

Мое возражение Сюзан было обобщено Татьяной Водолажской в понятии "четвертый сектор". Т.е. речь идет о том, что в Украине накануне революции существовали самодеятельностные сетевые сообщества, которые не институциолизировались, самоорганизовывались и финансировались исключительно отечественным бизнесом. Поэтому их деятельность было сложно отследить как государству, так грантодателям, структуры которых существуют рядом, но как будто не видят своих конкурентов.

Таким образом, "четвертый сектор" есть в Украине, а его игнорируют государство и западные или российские грантодатели. Вообще-то, это хорошо, что они его игнорируют. Иначе, он бы не смог сделать то, что он сделал.

"Третий сектор" и "четвертый сектор"

Развитое гражданское общество как цель и одновременно как средство должны принципиально различаться. Развитие гражданского общества, безусловно, приводит к частичной его институализации (это средство). Но всегда должна оставаться неинституализированная часть гражданского общества, с позиции которой общество вообще получает свободу развития (цель превалирует над средством).

Цели институализированной части гражданского общества не могут отличаться от целей власти, в противном случае, между ними возникнет конфликт, который может завершиться или уничтожением этой части гражданского общества, или уничтожением такой власти. Т.е. только с позиции неинституализированной части гражданского общества возможно свободно ставить цели развития.

В то же время, развитие гражданского общества само по себе не может быть целью. Только ставя цели с какими-то достойными смыслами, можно побочно получить развитие сообществ, которые их установят. Если обозначаешь в качестве цели в развитии структур гражданского общества только их развитие, тогда получишь специфически развитые структуры, которые работают только чисто формально и на пиар самих себя.

Структуры гражданского общества со времени их возникновения на прозападной грантовой основе очень скоро профессионализируются на всей территории бывшего СССР. В таком качестве эти структуры начинают выполнять важную функцию в стране - социализацию маргиналов, которые по тем или иным причинам не нашли себя в государственных или коммерческих структурах.

В таком качестве они выделяются в "третий сектор" - неправительственные (и некоммерческие) организации, т.е. институализируются. Люди ходят трудиться в структуры гражданского общества, как на любую другую работу. Такие грантовые структуры гражданского общества ничем не отличаются от иных государственных организаций или бизнес-корпораций.

Именно институализированные структуры гражданского общества обладают способностью превращаться в инфраструктуру. Причем эта инфраструктура действует, если даже власть (государство) признает ее частично нелегитимной или принуждает к дискриминационным способам существования (как, например, в России).

Более того, если государственная власть видит, что эти институализированные структуры гражданского общества решают какие-то социальные или культурные проблемы, она же их и функционализирует, т.е. передает им для решения те проблемы, которыми сама заниматься не хочет. Так функционализированная в государстве инфраструктура гражданского общества утрачивает свободу.

В тот самый момент, когда структуры гражданского общества превращаются в исключительно грантоедские организации, профессионализируются, инфраструктуризируются, они утрачивают субъектность. Даже, если к этим структурам принадлежат очень рефлексивные люди, они вынуждены принимать правила игры, т.е. держать фигу в кармане, но все равно работать по таким правилам, когда они не являются субъектами.

Институализированные структуры обычно являются представительскими (кого-то представляют - инвалидов, женщин, детей, фанов и т.д.), сервисными (оказывают правовые услуги, образовательные и т.д.) и грантовыми (финансируются через гранты на постоянной основе, причем эти гранты приходят извне страны-государства).

Одновременно рядом с ними могут существовать также неинституализированные структуры, которые представляют самих себя, т.е. там граждане выступают как граждане, они самофинансируются или, по меньшей мере, финансируются отечественным бизнесом.

Институализированные структуры гражданского общества (т.е. именно грантовые организации) можно померить, можно разработать индексы такого измерения, сравнить их. Но неинституализированные структуры гражданского общества мерить трудно, зачастую практически невозможно.

Общественные сети, клубы, социальные движения - т.е. институционально малоорганизованные структуры гражданского общества - могут быть очень разветвленными, очень активными, очень устойчивыми и способными к долговременным стратегическим действиям. Но это все потенциально. В актуальности все это померить очень сложно.

Если институализированные структуры гражданского общества выстраиваются по демократическим процедурам (выборность, прозрачность внутри, внешняя открытость и т.д.), то неинституализированные структуры гражданского общества, особенно, если они недавно возникли, не руководствуются одной только демократической нормой, зачастую бывают довольно авторитарными, непрозрачными, закрытыми.

Опираясь на эти переосмысленные мной взгляды Татьяны Водолажской, можно сделать вывод, что, в генезисном понимании, в постсоветских странах самодеятельное развивается при участии институализированного. Хоть считается, что в западных странах в свое время было наоборот: институализированное непосредственно развивалось из самодеятельного.

Другая логика творит иную судьбу. В постсоветских странах с помощью западных грантодателей внедрились именно институализированные структуры гражданского общества, а параллельно им существовали самодеятельностные структуры, которые стали их продолжением или возникли в противовес им.

Причем самодеятельностные структуры оказались вовлеченными в институциональные процессы перетекания одного в другое. Т.е. оказалось, что самодеятельные структуры могут существовать уже независимо от институциональных, и не только оппонировать им, но и восстанавливать их в случае разрушения вместе с другими государственными институтами, от которых, как это ни удивительно, значительно зависят институализированные структуры гражданского общества.

Так "четвертый сектор" возник как свободный не только от власти или бизнеса, но и как свободный от "третьего сектора", поскольку третий от четвертого зависит, а четвертый от третьего - нет.

Таким образом, "четвертый сектор" - это проявление свободы, это проявление гражданственности. Это сфера, где люди снимают мундиры, чтобы отмежеваться от власти, бизнеса и "третьего сектора" и посмотреть на ситуацию в большей перспективе.

"Четвертый сектор" в Украине

В конце 1990-х - начале 2000-х годов в Украине возникла критика грантоедских структур гражданского общества, которые были уже к тому времени хорошо развитыми.

В концептуальном плане критика была оформлена в аналитическом докладе украинского Агентства гуманитарных технологий "Современные фабрики мысли" (1998).

В художественном плане эта критика была оформлена в романе Евгении Кононенко "Имитация" (2001).

Майдан 2004 года показал, что победа революции, которая затем была бездарно потеряна новой властью, является заслугой не созданных оппозицией или западными грантодателями институализированных структур гражданского общества, а быстро развернутых из зародышей (протоструктур) общественных сетей.

С 2005 года начинается новый период развития структур гражданского общества в Украине. Он может быть отмечен следующими чертами:

1. Ослабление значения грантовых структур и усиление значения альтернативных структур гражданского общества;
2. Усиление деятельности ориентированных на Россию и финансируемых ею структур гражданского общества;
3. Клубы, сетевые структуры и широкие общенациональные движения становятся основой для создания "четвертого сектора", который со временем начинает серьезно конкурировать с "третьим сектором";
4. Эти структуры также выходят за пределы Украины и становятся явлением уже международного масштаба (КДКД, Foundation For Future (FFF), "Студреспублика", "Блоги "Украинской правды" и "Украинский революционный клуб" вокруг издания "Хвиля").

В 2005 году начался большой всеукраинский совместный проект созданного во время Оранжевой революции "Украинского клуба" и немецкого Фонда Фридриха Науманна. Это был принципиально негрантовый проект, где отечественный клуб и западный фонд были равноправными партнерами:

В первоначальных переговорах "Украинский клуб" четко обговорил следующие ограничения:

1. Клуб работает не за гранты, а на гонорарной основе, т.е. отсутствуют предварительные планы по хоть каким бы то ни было форматам и формальные отчеты. Определенный (не весь) объем работ оплачивается Фондом в виде гонораров (за подготовку и организацию проведения заседаний и за участие в них экспертов), а Клуб вкладывает свои интеллектуальные, организационные и информационные ресурсы;
2. Клуб сам планирует содержательную деятельность, не согласовывая это с Фондом;
3. Фонд не предлагает своих зарубежных специалистов в качестве содокладчиков, т.е. на заседаниях выступают только отечественные эксперты, приглашенные Клубом.

Если первый этап деятельности "Украинского клуба" (с 2004 года) был исключительно киевским, то уже данный проект можно рассматривать как квазигрантовую деятельность второго общенационального этапа существования "Украинского клуба" (2006-2007). Она была, в определенном степени, успешной, поскольку поспособствовала кристаллизации клубной среды во Львове, Одессе, Харькове, где она уже и до этого времени существовала.

В то же время, наиболее успешной была деятельность других клубов, которые действуют в Киеве с 2003 года по сегодняшний день и имеют исключительно внутреннее финансирование. Это уже упомянутые в статье "За кулисами революции-2014" клубы: КДКД, FFF, "Украинский революционный клуб", "Украинский республиканский клуб", "Клуб православных дискуссий"; движения: "Студреспублика" и инициативная группа "Первое декабря"; сети: "Блоги "Украинской правды" и "Революционный клуб" вокруг издания "Хвиля".

Именно эта структура и их представители вступили в серьезную конкуренцию не только с грантоедскими структурами западного финансирования, но и с грантоедскими структурами российского финансирования.

Как это ни удивительно и что сильно замалчивается в самой России, российские грантодатели по отношению к Украине использовали те же самые формы "развития гражданского общества", что и западные организации, но с принципиально иной стратегией. В статье "За кулисами революции-2014" упоминается только одна такая пророссийская организация - клуб "Сковорода", но, на самом деле, пророссийских общественных организаций было очень много, они были развернуты по всей территории Украины. Это явление, менее автору знакомое, еще ожидает своего исследователя.

Причем финансируемые Россией организации "третьего сектора" отличались от таких же организаций с западным финансированием:

1. Тематика пророссийских общественных организаций ориентирована на прямую поддержку православия, русского языка, протестов против НАТО, стимулирование тесных контактов Украины и России вплоть до врастания украинского гражданского общества в российское гражданское общество;
2. В отличие от западных структур - принципиальное игнорирование местных клубов, движений и сетей и их самодеятельности;
3. Засылка в пророссийские общественные структуры профессиональных пропагандистов и агентов с военным опытом вместе с организацией подготовки к вооруженному нападению на украинское общество (подготовка оружия, боеприпасов и т.д.);
4. Если прозападные структуры "третьего сектора" при столкновении с украинскими структурами "четвертого сектора" их поддерживали, по меньшей мере, идеологически, то пророссийские структуры "третьего сектора" при столкновении с украинскими структурами "четвертого сектора" в лучшем случае игнорировали, а в худшем - работали на уничтожение.

Оглядываясь назад, можно сделать ретроспективный вывод. Прозападные грантодатели не делали революцию-2014, потому что не готовились к ней, а их представители не стали основными организаторами этих революционных событий - они только сотрудничали с "четвертым сектором", где, на самом деле, зрела эта революция.

Пророссийские грантодатели делали войну, т.к. готовились к ней, и их представители стали основными организаторами войны. Столкновение украинских структур "четвертого сектора" с пророссийскими структурами "третьего сектора" описал в своем интервью боец "Азова" и бывший участник КДКД Игорь Гаркавенко.

Т.е. в результате мы имеем синергетический эффект от сотрудничества прозападных структур "третьего сектора" со структурами "четвертого сектора" и эффект поражения пророссийских структур "третьего сектора" в Украине во время столкновения с реально боевым уже сегодня "четвертым сектором".

До событий 2013-2014 годов в Украине существовал свободный трафик между "третьим сектором" и "четвертым сектором". Можно было наблюдать переход представителей из одного сектора в другой. Но общий процесс был все же направленным на рост "четвертого сектора" за счет "третьего сектора". Как только представитель "третьего сектора" получал общественное признание, он переходил в "четвертый сектор", самостоятельно выбирая формы самоорганизации и самостоятельно находя финансирование на свою самодеятельность.

Т.е. до революции-2014 существовал широкий процесс переоформления бывших представителей "третьего сектора" в представителей "четвертого сектора". Мустафа Найем, Сергей Лещенко, Светлана Залищук постепенно перешли из "третьего сектора" в движенческие и сетевые образования "четвертого сектора". Виктория Сюмар, Егор Соболев и Игорь Луценко постепенно отказались от работы в структурах "третьего сектора" и перешли в клубные структуры и создали свою политическую организацию, которая значительным образом позиционировалась как структура именно "четвертого сектора".

На момент начала событий Евромайдана большинство его активистов были уже не из "третьего сектора", а из "четвертого сектора". Это означает, что их деятельность имела выразительные приметы самоорганизации, самодеятельности и самофинансирования.

Таким образом, на примере этих клубов, движений и сетей давайте четко обозначим отличия "четвертого сектора" от "третьего сектора":

1. Саморефлексия и самоопределение в самостоятельно поставленных целях, а не принятие внешних целей, по которым нужно писать планы, отчеты и т.д.;
2. Самоорганизация, а не организация через нормы и процедуры, навязанные извне, пусть даже очень демократичные;
3. Самодеятельность (свободный выбор форм деятельности через сети, клубы, движения), а не работа в гражданском обществе с заранее заданными формами деятельности;
4. Самофинансирование является внутренним, а не внешним, кроме финансирования со стороны отечественного бизнеса;
5. Опора на социальные сети Интернета, которые слабо контролируются как государством, так и западными или российскими грантодателями, в отличие от структур "третьего сектора", которые присутствуют в Интернете, но мизерно мало присутствуют в социальных сетях;
6. Поддержка легитимных, но нелегальных видов образования, в том числе экстремальных практик;
7. Стимулирование в условиях революции и войны волонтерской деятельности, которая преодолевает недостатки государства, ориентирует дезориентированный бизнес, компенсирует малые возможности "третьего сектора".

В то же время, преимущества "четвертого сектора" в мирное время частично превращаются в недостатки во время революции и войны в 2014 году:

1. Через уплотнение времени уменьшается активность в сфере рефлексии и свободного самоопределения, из-за чего теряет именно качество социального мышления;
2. Самоорганизация усиливается за счет целевых групп (сбор денег на обеспечение войны, на лечение раненых и т.д.), но общая структура ослабляется, поскольку много представителей "четвертого сектора" переходят в политические структуры государства, в военные структуры и в целевые волонтерские структуры;
3. Уменьшается активность клубной деятельности, приходят в упадок движения, сети переходят в состояние виртуального существования, самодеятельность милитаризируется;
4. Самофинансирование переориентируется, поскольку местный бизнес вынужден отдавать деньги на войну и выживание, а на "четвертый сектор" не остается средств;
5. Социальные сети в Интернете становится очень часто единственным местом коммуникации, что снижает ее качество, т.к. такое качество более высокое при непосредственной коммуникации;
6. Экстремальные практики порождают специфические навыки и знания, но препятствуют нормальным формам образования;
7. Волонтерская деятельность является рискованной и может исчезнуть по мере того, как государство, бизнес или "третий сектор" берут на себя те или иные виды деятельности.

Обобщая теперешнюю ситуацию в "четвертом секторе", можно сказать, что в нынешние бурные революционно-военные времена этот сектор очень прагматизировался, утратил способность к свободному выбору форм самодеятельности и, что самое главное, значительно утратил саморефлексивность.

Таким образом, во время революции и войны социальное мышление "четвертого сектора", где оно собственно и формировалось, становится менее свободным и менее масштабным.

В то же время, революция и война указывают на необходимость удерживать долгосрочную и глобальную рамки мышления не менее серьезно, чем до войны и революции.

Поэтому не нужно "четвертый сектор" отождествлять с "третьим сектором". Отечественному бизнесу нужно продолжать поддержку именно "четвертого сектора".

Давайте не будем пренебрегать "четвертым сектором", потому что именно он - ключ к осмыслению ситуации в стране и к подлинному развитию гражданского общества! Именно этот сектор - основа для совершения революции, для победы в войне, для завершения люстрации, для реального проведения реформ, для отстраивания и послереформенного развития страны!

Оригинал статьи (укр.)

Статья на беларусском языке