Карл Шмитт в контексте российско-украинского конфликта

Свой взгляд

Его жизнь и деятельность вызывают самые противоречивые оценки, спектр которых простирается от «штатного идеолога нацизма» до «последнего великого классика» ранга Гоббса и Руссо. Широкой публике он известен как автор оригинальной концепции политического, смысл которой сводится к фундаментальному разделению на друзей и врагов. Очень важно понимать, что речь при этом идет именно о публичном (а не частном, личном) враге, представляющем реальную угрозу физическому существованию государственного сообщества. Публичный враг — это борющаяся совокупность людей, противостоящая точно такой же совокупности. Исключительным правом определения того, кто есть друг, а кто враг, имеет государство (суверен). Отказ от подобного права в пользу другого политического субъекта (государства) ставит под сомнение само наличие государственного суверенитета.

Поверхностное, упрощенное восприятие идей Карла Шмитта приводит к их огульному отрицанию как неприемлемых, проповедующих насилие и милитаризм. Однако они не так просты для понимания, как кажется на первый взгляд. Карл Шмитт придает политическому разделению на друзей и врагов экзистенциальный смысл, связывая его с реальной возможностью физического уничтожения. Война следует из вражды, представляющей собой «бытийственное отрицание чужого бытия». Враг — это тот, с кем возможен реальный военный конфликт, который нельзя предотвратить. При этом «не нужно, чтобы политический враг был морально зол, не нужно, чтобы он был эстетически безобразен, не должен он непременно оказаться хозяйственным конкурентом, а может быть, даже окажется и выгодно вести с ним дела. Он есть именно иной, чужой, и для существа его довольно и того, что он в особенно интенсивном смысле есть нечто иное и чуждое, так что в экстремальном случае возможны конфликты с ним, которые не могут быть разрешены ни предпринятым заранее установлением всеобщих норм, ни приговором «непричастного» и потому «беспристрастного» третьего («Понятие политического», 1931).

События в Украине в очередной раз засвидетельствовали правоту Карла Шмитта, утверждавшего силу политического разделения, в независимости от этических, эстетических и экономических различений. Когда возникает политическое противостояние, отступают в сторону доводы трезвого рассудка, забывается вчерашняя дружба и выгода от торговых связей и отношений. Перед политическим разделением пасуют знания, ум и способность к критическому мышлению, подтверждением чему может служить позиция самого Карла Шмитта. Как известно, в свое время он вместе с Мартином Хайдеггером поддержал нацистов. Подобную ситуацию мы наблюдаем сегодня и в России, когда среди сторонников российского вторжения в Украину находим многих представителей интеллектуальной и творческой элиты. Они делят мир на «друзей» и «врагов» и не желают воспринимать рациональные аргументы. Это не удивительно, если учесть, что политическая противоположность — «это противоположность самая интенсивная, самая крайняя, и всякая конкретная противоположность есть противоположность политическая тем более, чем больше она приближается к крайней точке, разделению на группы «друг — враг». Эта противоположность означает «высшую степень интенсивности соединения или разделения, ассоциации или диссоциации», возникающую в ситуации реальной угрозы войны.

Возникает вопрос, каким же образом в России удалось создать атмосферу реальной военной угрозы? Ведь стране никто по-настоящему не угрожал и не угрожает. Кое-что на этот счет мне уже приходилось писать в статье, посвященной анализу причин успеха российской информационной войны. Важнейшую роль в этом процессе, конечно, сыграли российские СМИ, сумевшие стереть грань между вымыслом и реальностью, создать для российского телезрителя иллюзию украинского «фашистского» нашествия. Постмодернистские технологии, применяемые к традиционному сознанию, заставляют человека думать и чувствовать так, будто враг и на самом деле уже стоит «у ворот». Более продвинутая, сидящая в Интернете, часть российского общества, не замечая принципиальной разницы, с легкостью переходит от компьютерных войн к реальным. Образ врага, заботливо культивируемый в сознании советского человека на протяжении всего ХХ века, был легко реанимирован идеологами «Русского мира», антиамериканистами, православными активистами и пр. Свою роль сыграли и профессиональные характеристики нынешнего российского политического руководства, рассматривающего мировую политику как арену постоянного противоборства с тайным или явным противником.

В логике противостояния «друг — враг» вполне объяснимо и сегодняшнее отношение в России к несогласным, к тем, кого еще называют «пятой колонной». Для государственного сообщества, которое ощущает себя в состоянии военной угрозы, все несогласные автоматически переходят в разряд пособников врага, т.е. предателей.

Разделение на своих и чужих («наших» и «не наших») вовлекает в орбиту российско-украинского конфликта многочисленных наблюдателей в постсоветских странах, принуждая их вольно или невольно становиться по ту или иную сторону «баррикад». Данное разделение стало для интеллектуалов не только проверкой на умение трезво мыслить и отличать правду от лжи, но и способность к самоопределению в политической (идеологической) борьбе. Сегодня она отражает ценностное (а где-то уже и вооруженное) противостояние двух миров: «старого» и «нового», «советского» и «европейского», либерально-демократического и антилиберального. На наших глазах на борьбу с Западом поднялись (как тут не вспомнить Манифест Коммунистической партии) и объединились все силы «старой» России: традиционалисты, националисты, неофашисты, монархисты, анархисты, нацболы, евразийцы, коммунисты.

Сегодняшнее противостояние России с западным миром напоминает о дискуссиях Карла Шмитта с либералами, в которой он упрекал их в растворении политического в экономике, в подмене разделения на друзей и врагов спорами дискутирующих оппонентов. Нечто подобное мы наблюдаем сегодня в поведении западных государств, неспособных выступить единым фронтом и дать твердый отпор российской агрессии. Своим вызывающим поведением Путин дает понять Западу, что именно он в России обладает правом политического решения (т.е. определения кого-то в качестве публичного врага) и что он готов в этом вопросе (если речь пойдет о защите своих соотечественников за рубежом) идти до конца. Подобно уличному хулигану, он пробует противника на «слабо», как бы намекая, что тот (избалованный сытой и размеренной мирной жизнью) к такого рода поступкам не способен.

Карл Шмитт позиционировал себя как представитель старого права и старых представлений о международных отношениях. Владимир Путин показывает себя носителем старых представлений о мировой политике (разделении сфер влияния) и роли мировых лидеров в мировом политическом процессе. Оба они говорят нам о том, что ПОЛИТИЧЕСКОЕ никуда не исчезло и только ждет случая, чтобы проявиться во всей его серьезности. Выражаясь словами Карла Шмитта, политический мир — это всегда плюриверсум, а не универсум. И пока в мире существуют различные государства, остается реальной угроза войны, а значит, сохраняется и потенциальная необходимость в сугубо ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕШЕНИЯХ.

Кроме того, на примере России мы видим (и здесь надо отдать должное оппонентам Карла Шмитта) какой опасности подвергает себя и других сообщество, делающее ставку не на легальность (прозрачные процедуры и правовые ограничения процесса принятия политических решений), а на легитимность (волю народа и чувство единения с вождем). Эту опасность многократно усиливают манипулятивные возможности современных информационных технологий, способные внушить населению любую, даже самую абсурдную идею. Ситуация в России лишний раз показывает, насколько опасно в наше время отдавать право на определение (назначение) друзей и врагов в руки одного человека, делая весь мир заложником его капризной воли.

Летучий университет