Геннадий Максак: Мы, в Украине, смотрим на будущее Восточного партнерства с оптимизмом

 

- Тема достаточно обширная, чтобы ответить на нее в виде комментария. Попробуем разобраться, в чем на данный момент главная проблема невозможности рассматривания «Восточного партнерства» как истории успеха. 

 

Программа ЕС «Восточное партнерство» задумывалась Польшей в 2008 году как формат усиления Европейской политики соседства, важной после того как окончательно ушел в «небытие» ОДЭР-ГУАМ, во многом через американские корни его создания, и получение оплеухи от НАТО Грузией и Украиной на саммите в Бухаресте. Цель – не отпустить, в первую очередь, Беларусь, Грузию и  Украину в дрейф в сторону России, которая максимально к этому стремилась.

 

За пять лет официального существования эта политика претерпела много трансформаций и по-разному может оцениваться экспертами.

 

Основными привлекательными моментами этой политики, по сравнению с прошлыми формами сотрудничества, стало наличии многостороннего формата сотрудничества (multilateral track) и возможность подписания Соглашения об ассоциации, более продвинутого по сравнению с Соглашением о партнерстве и сотрудничестве на двустороннем уровне (bilateral track). Из плюсов, которые открывали новые горизонты, были также предложены зона свободной торговли, как часть Соглашения об ассоциации, и возможность безвизового режима с ЕС, как перспектива выполнения каждой из стран-партнеров, взятых на себя обязательств. В целом, со старта все выглядело достаточно привлекательно.

 

Но, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». По мере реализации начали всплывать очень важные моменты, которые ставили под вопрос «Восточное партнерство» как определенный инновационный пакет, в равной степени привлекательный для всех. Сначала остановимся на общих огрехах политики. Условно можно выделить несколько факторов, негативно влияющих на эффективность и результативность Восточного партнерства:

 

1) Недооценка Европейским Союзом важности региона Восточного партнерства для России.

О том, что Россия была недооценена, уже открыто говорят в Брюссельских кабинетах после событий в Украине в конце 2013 начале 2014 года. При этом, многие, наверное, помнят, что когда инициатива только разрабатывалась, Кремль жестко заявил, что считает ее непосредственным вмешательством в зону своих приоритетных интересов. Отсутствие активного противодействия со стороны России на расширению сотрудничества ЕС со странами Восточного партнерства было воспринято в европейских столицах как «зеленый свет». Немного позже уже стало ясно, что это просто такая стратегия была выработана российским руководством на усыпление бдительности.

 

И даже когда в сентябре 2013 года Армения совершила поворот на 180 градусов, отказавшись от продолжения переговоров о Соглашении об ассоциации, в ЕС не до конца понимали все решительность Владимира Путина по «выдавливанию» их из региона. Это стало предельно ясно в ноябре 2013, когда Виктор Янукович возымел желание совершить подобный кульбит после нескольких встреч со своим российским коллегой. Не знаю, как бы дальше развивалась ситуация, если бы не негодование простых украинцев, от того, что у них пытались украсть европейскую мечту. Но это была реакция украинского народа, а не Брюсселя на отрытый «развод» в исполнении В. Януковича и его окружения. От такой европейской близорукости вытекает и следующий фактор.

 

2) Попытка противостоять инструментами экономической мотивации ЕС на фоне геополитических проверенных рычагов давления России.

 

Среди экспертов распространена шутка, что термин «геополитика» запрещено использовать в Брюсселе, как что-то не имеющее ничего общего с реальностью. Россия же открыто использовала  набор традиционных геополитических инструментов (газовые кризисы, торговые войны, создание таможенного Союза, информационные диверсии, дешевые кредиты, не включающие модернизационной составляющей, удержание влияния над «замороженными» конфликтами) для отваживания стран-партнеров от европейской интеграции. Где с большей успешностью, где с меньшей, но в условиях давления часть стран была вынуждена принять сторону России, значительно снизив обороты в направлении Восточного партнерства.

 

3) Преобладание долговременных стратегий развития Восточного партнерства над осязаемыми краткосрочными проектами.

 

«Когда предлагает Россия – трудно отказать, когда говорит ЕС – трудно понять». К сожалению, стратегии, правильные с точки зрения государственного и политического менеджмента в развитых демократиях, были абсолютно неадекватны для применения их в регионе, где еще сильны авторитарные традиции. В наших странах предложение долгого процесса реформирования с целью возможного получение выгод в далеком будущем не всегда находило должный отклик в умах правящего класса. В то же время с конкретными проектами, позволяющими получить определенную экономическую выгоду, тоже была проблема.

 

4) Преобладание двустороннего формата сотрудничества по линии ЕС – страна-партнер над многосторонним форматом.

 

То, что превозносилось как инновационность Восточного партнерства, на самом деле стало его «Ахилессовой пятой». В многостороннем формате, как на межправительственном уровне (Платформы Восточного партнерства), так и на межпарламентском (Межпарламентская ассамблея Евронест) успехи более чем скромные, не выходящие за пределы обмена опытом и произнесение политических заявлений. Форум гражданского общества Восточного партнерства также еще в поиске своей идентичности как многосторонней площадки сотрудничества неправительственного сектора.

 

5) Гетерогенность стран, объединенных единой политикой Восточного партнерства.

 

По сути, страны были поставлены в один забег, где на финише были выставлены определенные блага. А поскольку государства-партнеры все разнятся виденьем конечной цели своего сотрудничества, то движение в сторону ЕС равнозначным забегом назвать можно лишь условно.

 

Если не учитывать географический принцип, который тоже далеко не всегда может просто объяснить логику этой инициативы, достаточно тяжело представить, из каких соображений страны были включены в одну политику. Государства настолько разные, что и сам Брюссель готов с ними работать, изобретая на марше принципы «дифференциации». Одним предложено подписать Соглашение об ассоциации,  другим – Соглашение о партнерстве и сотрудничестве, третьим – Стратегический диалог о модернизации. Уже не вдаваясь в детали содержания этих документов, можно видеть, что тут не все так уж комплексно продумано и, главное, реализовано. Закономерно, что в таких условиях, предлагать  конечные цели, близкие всем, не всегда уместно.

 

Но здесь возникает обратный момент, когда более продвинутые в интеграционных процессах государства, считают, что подписание Соглашения об ассоциации не является самоцелью, настоятельно требуя признания за ними перспективы членства в ЕС. При однозначном «нет» со стороны Брюсселя также ощущается чувство легкого дискомфорта в восточных столицах. Для других же вполне удобно ограничиться отдельным секторальным сотрудничеством, не требующим масштабных реформ и демократических преобразований.

 

Вышесказанное дает возможность понять, почему политика Восточного партнерства не была настолько удачной, как это изначально проектировалось разработчиками.

 

Вполне возможно  и разочарование в Беларуси от Восточного партнерства, учитывая минимальный политический диалог на уровне власти. Двусторонний формат Восточного партнерства для Беларуси в обозримом будущем будет отягощен особенностями внутриполитической ситуации в стране. Именно поэтому еще в 2009 году официальный Минск и был так заинтересован изначально многосторонним форматом как инструментом улучшения экономического состояния, не подразумевающим необходимости кардинальных внутренних реформ на политическом уровне. Совместно с Украиной было разработано свыше 20 совместных проектов в сфере транспорта, инфраструктуры, экономики, финансирование на развитие которых планировалось получить их фондов, закрепленных за политикой Восточного партнерства. Не удалось их быстро реализовать по причинам достаточно долгого разворачивания финансовых программ и фондов ЕС. Вот Минск и поостыл. Отдельная тема – взаимодействие беларусского гражданского общества и Восточного партнерства.

 

Что же касается Украины, то, исходя из ранее представленных факторов, можно отметить, что ее путь был более тернист, но и более успешен в Восточном партнерстве по сравнению с Беларусью. Это притом, что изначально украинское внешнеполитическое ведомство было скептично настроено по отношению к Восточному партнерству, поскольку сперва  была не особо видна «добавленная стоимость» этой политики для Украины. Дело в том, что Украина уже в 2007 году начала переговоры о новом углубленном соглашении, которое должно было придти на смену Соглашению о партнерстве и сотрудничестве, теряющему свою юридическую силу  в 2008 году. Поэтому двусторонний формат не нес ничего сверхъестественного для Киева.

 

Однако, учитывая тот факт, что двусторонний формат сотрудничества ЕС-Украина был отнесен к политике Восточного партнерства, Украина свыклась с необходимостью пребывания в этой политике. По прошествии 5 лет от официального старта на саммите в Праге, Украина может проводить баланс пюсов и минусов.

 

Прежде всего, подписано Соглашение об ассоциации ЕС с Украиной, где главной его частью является полная и всеобъемлющая зона свободной торговли. Все исследования независимых экспертов указывают на позитивные результаты от ее введение в действие на территории Украины.

 

Украина достигла определенного прогресса в продвижении к зоне безвизового режима, чем уже несколько месяцев имеют возможность пользоваться граждане Молдовы, путешествуя в страны ЕС. По оптимистическим сценариям, в 2015 году украинцы также смогут пользоваться безвизовым режимом.

 

Украина начала процесс масштабного реформирования в жизненно важных сферах: реформа высших органов власти, конституционная реформа, антикоррупционная реформа, децентрализация власти и т.д.  Сейчас сложно представить, насколько это будет долгий и болезненный процесс. Но то, что он необходим для дальнейшего нормального развития страны - это не подлежит сомнению. В рамках двустороннего формата сотрудничества с ЕС, Украина надеется на финансовую поддержку реформирования государства.

 

Но, по моему мнению, наиболее важным влиянием, которое политика Восточного партнерства оказала на Украину – это пробуждение гражданского общества. Мы смогли миллионами выйти на Майдан, требуя подписания Соглашения. Это был для нас символ, даже если не все знали, о чем идет речь в документе. То, что Янукович уже история – это также, в каком-то смысле, достижение, ставшее возможным при участии в Восточном партнерстве.

 

На уровне неправительственного сектора сейчас в Украине идет очень серьезная работа при поддержке в том числе и ЕС по включению в процесс принятия решений, консультаций и мониторинга. Третий сектор станет силой, с которой власть вынуждена считаться.

 

Как будет развиваться дальше Восточное партнерство – большой вопрос. Планы относительного его модернизации имеются у Брюсселя, достаточно амбициозные идеи. Но многое будет зависеть от того, насколько будут учтены те системные ошибки, на которых я останавливался выше. Мы, в Украине, смотрим на будущее Восточного партнерства с оптимизмом, но понимаем, что и от нас будет требоваться очень многое. Мы готовы. Альтернативы у нас просто нет, как подсказывает Россия.