Владимир Мацкевич: Окно vs. телевизор (пещера Платона и информационная война)

Policy & Politics

Подписывайтесь на наш Telegram-канал «Думаць Беларусь»!

В сентябре, когда Стелу огородили колючей проволокой, мы пошли маршами по проспектам и улицам к окраинам города. Мы шли мимо домов обывателей и скандировали:

«Смотри в окно, а не в телевизор!»

Выглядывающие в окна жители видели многотысячные марши красивых мирных граждан, море БЧБ-флагов, сами выставляли в окнах и на балконах флаги или вывешивали белье по «схеме БЧБ», приветственно махали руками, выкрикивали лозунги.

Не все, конечно. Были и те, кто отворачивались от окна и усиливали звук в телевизоре.

Но и те, кто смотрел в окно, и те, кто смотрел в телевизор, не видели всего происходящего, имели очень фрагментарную картину.

И в окно, и в телевизоре видно то, что видно, и скрыто то, что скрыто.

Как писал Платон, мы сидим в пещере, спиной к входу и видим тени на стене, принимая их за реальность.

И в окне, и в телевизоре видно очень мало. Но эти картинки принципиально отличаются друг от друга.

В окно мы САМИ ВИДИМ то, что видно.

В телевизоре нам КТО-ТО ПОКАЗЫВАЕТ то, что хочет нам показать.

Глядя в окно, мы что-то видим, чего-то не видим, понимаем то, что видим, или не понимаем, сами решаем, как относиться к тому, что видим.

Глядя в телевизор, мы видим только то, что нам решили показать, и вместе с показанным нам дают интерпретацию и оценку. Мы можем ее принимать, соглашаться с ней, а можем не принимать и не соглашаться.

И еще мы можем сравнивать вид из окна и из телевизора.

Но видим мы не реальность, а ее изображение.

Мы подсматриваем в щель. Окно — это щель с обзором на ближайшую улицу, а телевизор — это щель в мир.

Если окна выходят во двор, мы можем только слышать гул толпы, не видя ее.

В телевизоре всё еще хуже, под любую картинку можно подставить любой звук, даже не имеющий отношения к картинке.

Так что же мы имеем, как нам, сидя в пещере затылком к свету, по теням на стене восстановить полную картину происходящего?

Для начала нам нужна схема. Наилучшим образом эту схему описывает Гинтаутас Мажейкис через два плана: Арена и Сцена.

Все факты, события, действия, процессы происходят на Арене, т.е. в обществе, в деятельности. Где-то там всё случается, делается, происходит, движется, меняется.

Мы наблюдаем всё это не непосредственно, а как разыгрываемое на Сцене.

Иногда это может совпадать: например, сидя на трибуне спортивной Арены, мы можем видеть, что происходит на поле, и одновременно то, что показывают на большом экране.

Что реальнее?

Мелкие фигуры футболистов, лица, которых не разглядеть уже с три-пять ряда на трибунах, и номера на майках еле различимы — это реальность, но без деталей.

А на экране нам могут показать эпизоды крупным планом. Мы можем видеть выражения лиц, точные движения.

Точно так же в спринтерском забеге, где к финишу стометровки спортсмены приходят нос в нос и победителя можно определить только по фотофинишу. А с трибуны всё видно под разным углом зрения, и с разных ракурсов не определить, кто первый, кто второй.

Сегодня бесполезно предлагать смотреть не в телевизор, а в окно. Из окна ничего не видно. Ни маршей, ни флагов, ничего!

Значит ли это, что ничего не происходит?

Такого не бывает.

До середины прошлого года на улицах не было маршей и митингов.

Сначала появились очереди к пикетам по сбору подписей.

Потом предвыборные митинги с белыми ленточками, сердечками, пролетарскими сжатыми кулачками и пальцами в виде буквы V, практически без БЧБ-символики.

9 августа люди вышли к избирательным участкам.

С 10 августа страна заполыхала в бело-красно-белом цвете.

Где были флаги до августа, пока не появились на улицах, пока не были видны ни в окно, ни в телевизоре?

Там же, где они и сейчас.

Они просто не видны, но они есть.

А как можно знать, что есть, если оно не видно?

Ну, разберемся.

Осенью 2019 года перезахоранивали останки повстанцев 1863 года. Вильня полыхала беларусскими флагами. Но это видели те, кто вышел с этими флагами на мемориальную процессию, и жители города.

Но не все, кому было поручено сделать картинку об этом для телевизора, хотели это показать.

Операторы, монтажеры в студиях разных телеканалов старались так снять и смонтировать картинку, чтобы БЧБ-флагов не было видно, или так, чтобы не было видно их доминирования.

У картинки есть авторы.

А у реальности авторов нет.

Никогда не надо принимать то, что происходит на Сцене, изображено на картинке, за то, что происходит на Арене. И не путь эти два плана.

Но остается вопрос: что реальнее, то, что мы видим в щель или выглянув в окно, или в то, что показывают по телевизору?

(«А из нашего окна площадь Красная видна! А из нашего окошка только улицы немножко».)

Вид из окна ограничен рамой и тем, куда это окно выходит.

Из окна видна масса людей, смотрящий не может этих людей пересчитать, просто видит много людей. А в телевизоре называют цифру, говорят, что было две тысячи или 20 тысяч, или 200 тысяч. Чему верить? Много — это и 2 тысячи, и 200 тысяч. Но это мало, если это только часть из двух миллионов.

Вот как с 1994-го по 2020-й годы мы могли знать об электоральной реальности?

Я не голосовал за Лукашенко ни разу.

Все мои друзья, родственники и подавляющее большинство знакомых никогда не голосовали за Лукашенко.

Это мой «вид из окна».

У меня не так много родственников и друзей — несколько десятков, несколько сотен знакомых.

А что же миллионы избирателей? О них мне говорит телевизор. И говорит он, что за Лукашенко голосуют 50-60-80% процентов избирателей в разные годы.

Я не верю.

Но мой «вид из окна» — не аргумент.

У нас нет другого источника информации, кроме «вида из окна» и телевизора. Вид из окна очень ограничен, а вид в телевизоре может охватить почти всё.

Мы вынуждены наблюдать Сцену и судим по тому, что видим, о происходящем на Арене.

Но картинку в телевизоре КТО-ТО делает, кто-то играет свои роли на Сцене.

Мы можем поинтересоваться, кто делает эту картинку, зачем он делает ее такой, как нам показывает. Мы можем спросить у исполнителей на Сцене, что и зачем они разыгрывают перед нами.

Мы можем догадываться о том, что картинка не соответствует реальности. Что мы можем сделать?

Действующие лица в политике для большинства людей — это люди из телевизора.

Мы видим плачущего от умиления сенатора Марзалюка. На этот видеоряд накладывается речь Лукашенко. Мы видим эту сцену и заключаем, что профессор и сенатор так прочувственно реагирует на слова диктатора.

А может быть, Марзалюку просто соринка попала в глаз?

Мы можем попросить журналиста спросить у этого «человека из телевизора», что это было. Журналист спросит, ответ снимет оператор. И мы услышим ответ «человека из телевизора» о том, что значат слезы «человека из телевизора».

Реальный Марзалюк, который был где-то на Арене, предстает перед нами на Сцене, а потом еще раз на другой Сцене расскажет про то же самое, сыграет роль роли.

Проще было бы оказаться рядом с Марзалюком в тот момент и выяснить всё прямо на месте.

Но это иллюзия.

На ВНС, который показывали все телеканалы, о котором писали все телеграм-каналы, присутствовали больше двух тысяч беларусов.

На Сцене, на картинках в телевизоре мы видели полное единодушие всех присутствующих, включая смелую Жанну Тарасевич и утомленную подготовкой к управлению страной Анну Канопацкую.

Но потом мне довелось поговорить с «человеком из телевизора», вживую. Он не разделял всеобщего единодушия, хотя и сидел в первых рядах.

Спрашиваю у него, сколько еще там было таких же, как он, несогласных с «линией партии»?

Он отвечает, что много среди тех, с кем обменивался мнениями. Но сколько именно, знать не может.

Ну а какое это имеет значение, если никто из участников ВНС не сделал ничего, что могло бы испортить картинку единодушия?

Приходится признать, что ВНС на Сцене и ВНС на Арене — это одно и то же, это совпадающая реальность. Арена — не реальнее Сцены.

Мы живем в условиях информационной войны.

Мы воюем.

Как?

Зачем мы всю осень ходили по Минску (Арена борьбы и войны) с БЧБ-флагами?

А затем, чтобы показать на Сцене (в окнах и в телевизоре), что нас много, что мы большинство.

Самый массовый марш — 300 тысяч человек.

В гостелеканалах эти 300 тысяч показывались как три тысячи.

В независимых СМИ, в иностранных, в интернете 300 тысяч были показаны почти как весь Минск и даже вся Беларусь, как 97%.

Ни то, ни другое не соответствовало реальности.

Но мы смотрели на Сцену, видели каждый то, что хотел видеть.

Что было дальше?

Омоновцы рвали флаги, дворники и коммунальщики закрашивали всё, что хоть чуть-чуть напоминает БЧБ, снимали флаги с домов, с деревьев, отовсюду. Сначала в публичных местах, потом очередь дошла до частных помещений, до дач, балконов, окон.

Зачем?

Затем, чтобы на Сцене, на картинке не было этого.

Шла борьба за захват Сцены, за контроль над плацдармом информационной войны.

Сегодня ни из окна, ни из телевизора не видно БЧБ, не видно протеста, не видно революции.

А они есть? Есть ли революция, есть ли протест и куда спрятаны флаги?

(«Ты суслика видишь? А он есть».)

Революция началась и продолжается.

Где? На Арене, в реальности.

Но на Сцене ее нет.

Нет революции в телевизоре и из окна ее не видно.

Но окно ограничено рамой, рамками, ракурсом, из каждого окна видно «только улицы немножко» и закрашенный мурал на трансформаторной будке.

Из окна невозможно увидеть ничего, на что открыт обзор.

Но есть же телевизор! Экран, на котором можно показать крупным планом то, чего не видно издалека и из щелей, в которые мы все забились.

Сегодня официальное телевиденье лишено монополии. Это уже не единственный телевизор, это экраны компьютеров и смартфонов. Это очень многоканальный интернет.

И что он нам показывает?

• Контрреволюцию он показывает. И на режимных каналах, что по ТВ, что в интернете, и на оппозиционных и независимых. Везде показывают ВНС и торжествующих ябатек.
• Показывают репрессии, суды, задержания, обыски.
• Показывают Лукашенко, COVID-19, снежные заносы, аварии, закрывающиеся магазины, разоряющиеся предприятия.

Всё, что мы сегодня видим в любом «телевизоре», на Сцене, это контрреволюция и виктимность.

Сцена сегодня сеет апатию, разочарование, ведет к депрессии и стимулирует стокгольмский синдром.

Та часть Сцены, которую контролирует режим, это арена информационной войны.

А та часть Сцены, которую режим все еще не может взять под свой контроль, не участвует в войне. Или просто не ведет ее.

Оппозиционных СМИ, которые воевали бы с режимом, у нас нет.

Все СМИ пытаются работать по принципам свободных СМИ в демократических условиях.

А этих условий нет. У нас нет свободы слова, нет свободы собраний, нет никаких свобод.

Свободные СМИ, независимые от пропаганды и агитации, возможны только в условиях свободы, в свободном обществе.

В несвободном обществе, в условиях информационной войны, ожесточенной войны не на жизнь, а на смерть сохранение «независимости» СМИ означает коллаборацию с режимом.

Да, и никак иначе.

Вы сегодня не показываете революцию.

Значит, вы работаете на контрреволюцию.

Да, революция не видна сегодня из окна.

Катерина Андреева и Дарья Чульцова вели репортаж из окна, из которого была видна площадь Перемен, и транслировали эту картинку в телевизор.

Сегодня в телевизоре мы видим жертв режима Андрееву и Чульцову.

Жертвы есть, репрессии есть, партизанские вылазки во дворы с флагами есть, эмиграция с гениальными планами «продолжать в том же духе» есть.

А где революция?

Она где-то на Арене.

Ее можно вывести на экран крупным планом, показать на Сцене.

Но надо знать, где, кто, когда! Ну и — зачем и почему.

Сейчас идет война информационная.

Это война за Сцену, за контроль информации.

Зачем подыгрывать врагу?

Вы можете опасаться за то, что, показывая очаги революции, активистов и деятелей, вы их подставляете.

Это опасение небеспочвенно.

Но есть другой аспект!

Зачем так много говорить про ВНС?

Зачем так много параноика в телевизоре? Ведь в окно мы его не видим. На Арене он уже ничего сделать не может. Ни идей, ни мыслей у него нет. Есть репрессии, беспредел судов и вертикали. Но он в каждом СМИ занимает главное место.

Зачем?

Он сеет разруху в реальной Беларуси, разрушает страну — это его Арена.

Но делает он это, изображая себя героем Сцены, он один на Сцене главный. И это сделанная картинка. Это разруха в головах.

Что первично: Сцена или Арена?

Мы же уже не в XIX веке, а в XXI.

Нас этот вопрос волнует на потому, что мы не знаем, что было раньше: яйцо или курица.

Мы знаем, что разруха в головах (на Сцене) ведет к разрухе в подъездах и во всей стране (на Арене).

Поэтому начинать наведение порядка нужно со Сцены.

Лукашенко правит Беларусью только с помощью Сцены.

Он доминирует на Сцене. А о том, что на Арене, в реальности, мы судим по тому, что видим на Сцене.

Давайте выводить на Сцену других действующих лиц, других героев.

Где, кто, как сегодня делает нашу революцию?

Текст впервые был опубликован в блоге Владимира Мацкевича в Фейсбуке:

Подписывайтесь на наш Telegram-канал «Думаць Беларусь»: http://t.me/methodology_by!