Владимир Мацкевич: О Просвещении

Думать Беларусь

Подписывайтесь на наш Telegram-канал «Думаць Беларусь»!

Читайте начало:

• Ч. 1—9: Прощание с наукой

• Ч. 10: «Я пытаюсь достучаться до деятельных и активных людей»

• Ч. 11: Традиция и технология

• Ч. 12: «Аристотель был большой ученый»

• Ч. 13: Научная революция и научная картина мира

* * *

Часть 14

30 декабря 2020 года

Век разума, как назвал его Томас Пейн, находясь в тюрьме, когда Великая французская революция «пожирала своих детей», мало отличался от всех предшествующих веков, когда только начинался.

Научная революция уже была в самом разгаре, промышленная революция еще не просматривалась, а герои и злодеи будущих социальных революций еще даже не родились.

Если попасть на машине времени в начало XVIII века и осмотреться вокруг, то можно увидеть практически то же самое, что было в Средние века.

Развалины замков, дворцов и храмов, барочную архитектуру, конные повозки, бедных крестьян на убогих нивах, войны между монархами.

Чтобы обнаружить изменения, нужно было выучить латынь и найти среди множества книг те, которые написаны в научном стиле. А такие книги выходили тиражами в несколько сотен экземпляров, и обнаружить их можно было, только познакомившись с узким кругом «республики ученых».

И все эти ученые были маргиналами, их не пускали в университеты, они пристраивались при дворах монархов или мелких немецких князьков, жили в монастырях, зарабатывали на жизнь каким-нибудь ремеслом или оказывали услуги воюющим армиям.

Познакомившись с началами наук, можно было увидеть, что человечество покоряет стихии огня, воды, воздуха, что-то мастерит из твердых тел.

Огонь уже не только в очагах и каминах используется, но и в огнестрельном оружии, даже ракеты уже изобретены.

Вода издавна крутит колеса мельниц, а к этому времени уже приспособлена для механического привода в мастерских и шахтах.

Ветер в Голландии помогает откачивать лишнюю воду и отвоевывать землю у моря.

Парусники еще не умеют плавать против ветра, но уже не ждут попутного ветра, а используют любой боковой ветер для движения в нужном направлении.

Первые паровые машины уже изобретены, но пока используются только для забавы.

Ничего пока не известно об электричестве, кроме названия некоторых эффектов, но скоро будет изобретена «лейденская банка» и громоотвод.

Век разума начинался именно с разумного отношения к мелким разрозненным фактам, эффектам, событиям. Разумного, т.е. научного.

Вот тут путешественнику во времени надо уже не только осматриваться по сторонам, но и поговорить с разными людьми. Ну а если нет машины времени, стоит подумать над романом Торнтона Уайльдера “The Bridge of San Luis Rey”.

О чем думает человек начала XVIII века, когда видит обрушившийся мост и погибших в этой катастрофе людей?

О чем думают разные люди, получив известие о Лиссабонском землетрясении 1755 года? Вот, что об этом сказано в Википедии:

«Событие широко обсуждалось европейскими философами эпохи Просвещения и способствовало дальнейшему развитию концепций теодицеи. Это первое изученное наукой землетрясение послужило толчком к зарождению современной сейсмологии».

Люди с научным мировоззрением в XVIII веке видели и знали всё то же самое, что и люди с аристотелевским и теократическим мировоззрением, но думали иначе и делали совсем другие выводы, приходили к иным умозаключениям.

Два человека наблюдают удар молнии в дерево. Один видит в этом некое знамение, ищет смысл и цель этого события, другой видит причинную связь явлений в облаках с горящим деревом.

Обычным людям и философам-деистам Лиссабонское землетрясение представлялось гневом Божьим, наказанием за некие грехи португальцев. А люди науки задумывались о процессах в земной коре, об устройстве земной тверди.

Современные релятивисты могут сказать, что каждый имеет право на собственное мнение. Но ученые того времени были озабочены не правом на свободу мнений, а тем, что один способ размышления никак не изменился со времен извержения Везувия и гибели Помпей до Лиссабонского землетрясения и ни к чему не ведет.

Природные явления не имеют цели. Вулкан извергается без намерения покарать Помпеи. У него нет и не может быть цели, есть только причина.

Философы, теологи, обычные люди смотрели на людей науки как на бесчувственных, оторванных от жизни, витающих в облаках фантазерах. В Лиссабонской катастрофе погибли 90 тысяч жителей, а эти фантазеры, вместо сочувствия погибшим, рассуждают о некоем устройстве земной тверди, в котором ничего не понимают и помочь никому не могут.

То есть, общественное мнение людей XVIII века относилось к людям науки примерно так же, как сегодняшние почитатели науки относятся к современным философам и методологам.

Век разума начинался с сосуществования нескольких картин мира. Обычные люди не имеют целостной картины мира, их мировоззрение синкретично, в их сознании перемешены разные представления. Это микст из нескольких картин мира. Но учеными всегда считались те, кто придерживался некоего целостного мировоззрения, а целостных мировоззрений не много.

В XVIII было две главных целостных картин мира:

• Аристотелевская картина мира, в которое есть место волеизъявлению, смыслам явлений, целям событий, и всякая вещь в мире имела свое предназначение.

Этой картины мира придерживалась теология католической церкви, томизм и другие течения. То же самое можно сказать с некоторыми оговорками о протестантской теологии. Непоследовательными аристотеликами были теисты и деисты в философии.

• Научная картина мира, в которой нет места телеологии, антропоцентризму.

В социальной действительности всё перемешено.

Дело в том, что создатели научной картины мира в XVII веке не отличались от всех других ученых по своей мотивации. Их двигало любопытство и интерес к тому, как всё в мире устроено. Они хотели ЗНАТЬ. Так же, как теологи, книжники, да и просто любопытные люди.

Они спорили с теми, кто придерживался других взглядов и представлений. Они разделяли установку средневековых схоластов о «двух истинах»: «Богу — богово, кесарю — кесарево, слесарю — слесарево».

Галилей спорил с Аристотелем примерно так же, как Фома Аквинский с Дунсом Скотом.

Эмпирическим познанием мог заниматься кто угодно. И священник, и ремесленник, и философ.

К этому времени и о Боге мог рассуждать кто угодно. Реформация XVI века лишила католических иерархов монополии на истолкование Библии.

Эмпирическое познание входило в моду со времен Роджера Бэкона, и спекулятивные рассуждения в духе Аристотеля выродились в схоластику.

Но Френсис Бэкон не просто оспаривал метод рассуждения Аристотеля об эмпирических фактах, закладывая основы научного мировоззрения, он изменил установку относительно познания и знания.

Вот, чтобы задуматься и понять кое-что о том сложном времени.

Все знают выражение «Знание — сила» (“Scientia potentia est”). И многие знающие это, связывают афоризм с Бэконом. Но хорошо бы найти источник с его авторством.

И тогда обнаружится, что эти слова впервые написал Томас Гоббс, который был учеником и секретарем Бэкона, много позже смерти учителя.

Сам же Бэкон писал, как бы между прочим, “Ipsa scientia potestas est”, еще задолго до своего «Нового Органона».

И эти слова были написаны в сочинении с характерным названием: “Meditationes Sacrae”, что означает «Размышления о святом», или «Святые медитации». И написано это было еще в 1597 году, в конце века Реформации Мартина Лютера и Жана Кальвина, и Контрреформации Игнатия Лойолы с его «Духовными упражнениями» (“Exercitia Spiritualia”).

И все же, знание — сила.

Всего лишь лозунг для людей XVII-XVIII веков.

Оказавшись там на машине времени, современный человек не может не отметить, насколько скудны знания самого Бэкона и всех ученых, насколько люди бессильны в своих действиях и предприятиях.

Но этот простой лозунг совершенно по-разному прочитывается и интерпретируется в картинах мира Аристотеля и Бэкона — в научной картине мира.

Бэкон и наука оставляет силу природе, изымая из нее всё, что принадлежит знанию: интенцию, цели, смыслы, пользу, добро и зло. Знание нужно Бэкону, чтобы управлять силами природы.

А Аристотель и те, кто придерживается его картины мира, ищут смыслы, цели, интенции или предназначение в самой природе. Поэтому им знание нужно только чтобы обнаружить волю и смысл в силах природы и смириться с этой волей.

В области чистого разума аристотелевская и научная картины мира равноправны, хоть и противоречат друг другу.

Совсем другое дело — область практического разума.

Люди науки и аристотелики видели силы природы. Наблюдали, изучали, восхищались, радовались каждому новому открытию.

Но люди науки видели, что эти силы используются очень и очень слабо. Почему?

Да потому, что часть людей XVIII века не знает об этих сила, не знает законов этих сил.

Знание сил природы — сила, позволяющая ставить эти силы на службу человека, направлять эти силы на человеческие цели.

И чтобы использовать силы природы, людей надо учить.

Чему? Ну, не тем же глупостям, которыми заняты аристотелики, схоласты, деисты и теисты, ищущие в стихиях земли, воды, ветра и огня смысл и цели. Учить нужно функциональным связям и отношениям вещей и явлений, причинным зависимостям, чтобы направлять процессы к нужным целям.

Так установка людей науки направила их интенцию на социальные процессы, они не отворачиваются от природы, но направляют свой интерес на людей и общество.

Природа подлежит познанию, исследованию и испытанию, а люди подлежать просвещению. Людям нужно знание.

Отличная идея! С нее начинается эпоха Просвещения, задачей которого становится не повторение лозунга «Знание есть сила», а модальная переинтерпретация его: «Знание может и должно стать силой».

Первое, куда сунулись люди науки, ведомые этой идеей, были университеты. А там все места заняты. Там учат теологии, аристотелевской картине мира и многим естественнонаучным знаниям, но не систематизированным, а фрагментированному набору фактов и наблюдений.

Попытка преподавать научные взгляды и представления встречает сопротивление старой профессуры. И чаще всего это сопротивление оформляется как обвинение в атеизме и безбожии.

И тут борьба мировоззрений получает социальное измерение: наука против церкви.

Эпоха Просвещения — это революция в сфере образования:

• Началось всё с научной революции XVII века: конфликт картин мира.
• Продолжилось революцией в сфере образования: сначала захват университетов науками (кантовский «спор факультетов»), затем длительная борьба за содержание среднего и технического образования.
• Параллельно разворачивалась промышленная революция: использование сил природы (пара, для начала) в промышленности обеспечивалось научной революцией, а переход к фабричному производству и разделению труда стимулировал изменения в начальном и техническом образовании, что требовало гуманитарного знания.
• И всё дошло до Великой французской революции.

Всё начинается с мировоззренческого конфликта и революции в мышлении.

Но об этом немного позже.

Текст впервые был опубликован в блоге Владимира Мацкевича в Фейсбуке:

Читать далее:

• Ч. 15: Революции и контрреволюции

• Ч. 16: Наука и природоведение

Подписывайтесь на наш Telegram-канал «Думаць Беларусь»: http://t.me/methodology_by!