Владимир Мацкевич: Аристотель был большой ученый

Думать Беларусь

Подписывайтесь на наш Telegram-канал «Думаць Беларусь»!

Читайте начало:

• Ч. 1—9: Прощание с наукой

• Ч. 10: «Я пытаюсь достучаться до деятельных и активных людей»

• Ч. 11: Традиция и технология

* * *

Часть 12

28 декабря 2020 года

В бытовом языке людей, занимающихся наукой, называют учеными. В мои студенческие годы циники, когда их называли учеными, отвечали, что учеными бывают только коты, а те, сотни тысяч людей, просиживавших штаны в разных НИИ и на университетских кафедрах, это просто научные работники. Про пролетариев от науки я уже рассказывал.

Ну и обратный ход. Чем занимаются ученые? Ясное дело, наукой. Обывательскому сознанию этого закольцованного тавтологичного объяснения достаточно, но оно ничего не дает для понимания и порождает много заблуждений.

Кто из математиков, отвечая на вопрос «Что такое математика?», говорил, что математика — это то, чем занимаюсь я и несколько моих коллег. Всего лишь несколько во всем мире. Но математиками называют всех, кто получил соответствующий диплом. Любой диплом высшего учебного заведения является свидетельством того, что его обладатель много и упорно учился, ну или не упорно, а просто много. Поэтому любого многоучившегося можно считать ученым. Знаток древних рукописей или коллекционер значков и открыток — тоже по-своему ученые. Не каждый ученый в некоторой области имеет отношение к науке.

Наука занимается исследованием природы, т.е. естества, поэтому людей науки когда-то называли точнее — естествоиспытателями. Естествоиспытатель — это уже точнее, чем просто ученый. Не каждый ученый — естествоиспытатель, соответственно, не каждый ученый занимается наукой.

Может быть, людей науки можно определять по объекту их испытательского интереса, по предмету занятий? Кто-то испытывает силу приливных волн или морозоустойчивость белых медведей — он естествоиспытатель. А кто-то испытывает технические устройства — например, летчик-испытатель. Это важная и ответственная профессия, но не имеющая отношения к природе.

Но почему нужно зацикливаться на объекте интереса и предмете занятий и называть наукой только то, что испытывает и исследует природу? Ведь есть теология — чем она хуже кинологии или зоологии? Почему не может быть науки о Боге или богах, ведь люди накопили об этом огромный массив знаний?

Да потому, что богов нельзя изучать научным методом, с ними не поставишь эксперимента, их даже не опросишь социологическими методами.

Значит, дело не только в объекте интереса и предмете занятий, но и в методе познания и занятий. Наука неотделима от научного метода.

Наука — это объект/предмет, плюс метод познания объекта/предмета.

Достаточно ли этого?

Для начала нужно разобраться как с объектом/предметом, так и с методом, и тогда можно будет решать.

Итак, природа — что это такое?

В научной картине мира природа — это все сущее. И, наоборот, что не природа, то не сущее, оно не существует. Например, Бог. Наука, пользуясь научным методом, не обнаруживает Бога в природе, поэтому утверждает: Бога нет.

Почему Бога нет? Потому, что Его или их (богов) невозможно наблюдать невооруженным глазом, и вооруженным теле- и микроскопами тоже невозможно. Но, может быть, плохо вооружили взгляд? Может, нужно слетать в космос? Слетали, и там нет. Может, нужно выбраться за пределы солнечной системы? Пока никто не покидал солнечной системы, но наука берет на себя смелость утверждать, что и там Бога обнаружить не удастся, потому что его нет. Где нет? Его нет в природе, а раз нет в природе, то нет нигде.

Так наука утверждала задолго до полетов в космос. Причем утверждала категорически. Вот о том, есть ли жизнь на Марсе, наука говорила с сомнением. Если ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе — науке это неизвестно, наука пока не в курсе дела. А про существование Бога наука была в курсе дела уже в XVII веке.

В XVII веке естествоиспытателей (т.е. тех, кто занимался наукой) было всего несколько десятков во всем мире. Остальные люди не просто верили, но знали, что Бог/боги существуют. Могли ли естествоиспытатели и вся наука того времени что-то доказать по этой теме? Нет, не могла. И Иммануил Кант это убедительно показал в своих антиномиях чистого разума. Несуществование Бога было аксиомой науки, т.е. утверждением, принимаемым без доказательств.

Стоп! Есть проблема. Исаак Ньютон, как и многие люди науки до него и после него, верил в Бога. Не в богов, но в Бога по христианской, мусульманской или иудейской версии, в крайнем случае, в Бога философского деизма или теизма. Как это совместить с аксиомой науки?

Наука категорически утверждает, что Бога/богов нет в природе.

А вне природы?

Есть ли Бог вне природы — науке это не известно. Наука тут не просто не в курсе дела, это вообще не ее дело.

Дело науки — природа. И только природа. Наука претендует на то, что только она может судить о природе, и может знать о природе все. В частности, то, что Бога в природе нет.

Здорово! А что же есть вне природы? Что это может быть, если оно неприрода?

Приходится уточнять, что природа — это материальный мир. Мир, данный нам в ощущениях. И только в них. Не в фантазиях, не в воображении, не во мнении и измышлении, а только в ощущениях — esse est percipi. Этот принцип тоже положен в аксиоматику науки.

Природа — это материя. Материя — это то, что дано в ощущениях, то, что мы воспринимаем. Всё остальное не является объектом интереса науки и предметом ее занятий, исследования и испытания. Поэтому у Ньютона не было проблемы с Богом. В материальном мире он Бога не искал, но, исследуя этот материальный мир, он занимался как наукой, так и натурфилософией — искал замысел Бога в Его творении.

Вот тут начинается самое интересное и сложное.

Итак, можно исследовать и испытывать творение, например, картину, скульптуру, колесо, песню или поэму. Очевидно, что все эти вещи созданы кем-то. Они не природного происхождения. Даже колесо в природе не встречается, хотя оно вполне материально. Изучая творение, мы можем нечто понять про творца и его замысел. Например, определить, зачем сделано колесо, зачем спета песня, зачем из камня высечено подобие человека. Замысел мы можем выяснить, но не можем в творении обнаружить творца. Его там нет и быть не может. А раз нет, то и искать его там не надо.

Хорошо. Творца в творении нет. Бога в природе нет. На нет и суда нет. И замысел творца мы тоже не можем обнаружить в творении, можем представить себе, вообразить, нафантазировать. И для того, чтобы получить знание о творении, нужно выбросить из познания все эти фантазии.

Это не так просто. Поэтому у естествоиспытателей ушли столетия, чтобы очистить метод научного познания от ненужных и вредных фантазий.

Ньютон писал: “Hypotheses non fingo” («Я не измышляю гипотез. Всё же, что не выводится из явлений, должно называться гипотезою; гипотезам же метафизическим, физическим, механическим, скрытым свойствам не место в экспериментальной философии»).

Кто-то из деятелей науки перефразировал талмудическую фразу и получился важнейший принцип: «Природа изощрена, но не злонамеренна». То есть, она вообще не намеренна.

В методологическом смысле нельзя искать в природе намеренность. Испытывая природу, (естествоиспытатель и исследователь) наука избегает вопросов: «Зачем?», «С какой целью?», «Какой в этом смысл?». Ничего этого в природе нет, нет смысла и замысла, нет цели и каких бы то ни было намерений. Нет в природе Бога, нет и ничего человеческого.

И вот, понимая это, необходимо зафиксировать отличие природы как объекта/предмета естествознания-науки от похожего объекта/предмета древней философии — физики.

Материальный мир интересовал философов, ученых, мыслителей и обывателей всегда. То, что занимало мыслителей, ученых, философов до появление науки, называлось φύσις. Это греческое слово переводится на латынь и многие современные языки словом naturae, т.е. природа. Но это вовсе не та природа, которая является предметом науки, например, физики. И τὰ φυσικά Аристотеля, и уж тем более τὰ φυσικά досократиков ничего общего с наукой нового времени не имеет.

Греческий φύσις нужно передавать словами «природа вещей». Это примерно так, как мы употребляем слово «натура» в выражениях типа: «у этого человека такая натура». Это совсем не то же самое, о чем пишут в одном из самых почтенных научных журналах “Nature”.

Греки интересовались природой вещей, т.е. их истинной сутью или сущностью. Они исходили и того, что истинная суть вещей не дана в ощущениях, она умопостигаема.

Греческие философы от Фалеса до Аристотеля наблюдали материальный мир, что-то подмечали в нем, а потом домысливали то, что их интересовало и занимало. Они искали смысл, предназначение вещей и явлений, цели. И, «измышляя гипотезы» о смысле, назначении и целях вещей и явлений, творили картину мира.

То есть, занимались чем-то совершенно противоположным тому, чем занимался Исаак Ньютон, один из главных и последних творцов научной картины мира, и все его предшественники, начиная с Бэкона, Галилея и Декарта, а также их последователи вплоть до середины XIX века.

До эпохи Ньютона и его “Philosophiæ Naturalis Principia Mathematica” среди ученых господствовала аристотелевская картина мира. В этом мире был Бог-перводвигатель, или демиург-творец, был смысл, было предназначение вещей и явлений и все тяжелые тела падали вниз с целью занять свое естественное положение в центре Земли.

Аристотель был большой ученый.

Занимался ли Аристотель наукой? Нет, он занимался чем-то другим.

Объектом, которым он интересовался, был мир, но не тот, что в науке. Метод, которым он познавал свой мир, был вовсе не эксперимент, и его мир был дан ему не в ощущениях, а в рассуждениях и размышлениях. И картина мира у него была совсем не похожа на научную картину.

Но об этом в следующий раз.

Текст впервые был опубликован в блоге Владимира Мацкевича в Фейсбуке:

Читайте далее:

• Ч. 13: Научная революция и научная картина мира

• Ч. 14: О Просвещении

• Ч. 15: Революции и контрреволюции

• Ч. 16: Наука и природоведение

Подписывайтесь на наш Telegram-канал «Думаць Беларусь»: http://t.me/methodology_by!