Владимир Мацкевич: Нация — это ежедневный плебисцит, которого в Беларуси просто нет

«Давайте просто начнем разговаривать о более простых вещах. Разговаривать — чтобы восстановить доверие друг к другу», — призывает философ и методолог Владимир Мацкевич.

В Беларуси много выдающихся и талантливых людей. Но «выдающиеся люди никогда не встречаются, не собираются вместе, не нуждаются друг в друге, избегают один одного, и никто никого не признает».

«Активные не любят умных, умные — принципиальных, принципиальные — деятельных, деятельные — мужественных...

Все попытки собрать вместе выдающихся в своей сфере, но разных людей вызывают раздражение или подозрение в недобрых намерениях, в «задних мыслях», в попытках кого-то в чьих-то целях использовать», — написал Владимир Мацкевич в Фейсбуке.

Почему беларусы утратили способность вести диалог друг с другом? Служба информации «ЕвроБеларуси» попыталась разобраться в проблеме с Владимиром Мацкевичем.

— Для вас остается загадкой, почему талантливые и умные люди в Беларуси обходят друг друга стороной. Но насколько далеко зашел процесс?

— Трудно сказать. Задавшись таким вопросом, понимаешь объем материала, фактов и факторов, которые надо бы проанализировать, чтобы разобраться с проблемой. В одиночку, неформальной группой специалистов, разобраться с ней достаточно сложно.

Я озабочен понимаем того, что большинство проблем нашей страны, государства, нации связаны с отсутствием надлежащей коммуникации. «Нация — это ежедневный плебисцит», — кажется, впервые так выразился Эрнест Ренан.

Все — большие и мелкие, серьезные и не очень — проблемы, с которыми сталкивается народ большой или маленькой страны, находятся в постоянном обсуждении самыми разными участниками: и теми, кто нацелен на действие, и теми, кто владеет ресурсами, и теми, кто может знать и разработать способы решения проблемы. Нация — это ежедневный плебисцит, с помощью которого народ, общество само себя совершенствует, достигает большего удобства, комфорта и, не побоюсь этого слова, счастья.

Поскольку у нас плебисцита вообще нет, мы замалчиваем самые острые проблемы: кандидаты в депутаты говорят о мелочах, наука занимается мелкотемьем, бизнес сидит как мышь под метлой и боится вступать в контакты не только с активными представителями оппозиции, но и гражданского общества. Все, что не становится содержанием общественного сознания, гражданской дискуссии, не решается — у нас десятилетиями не решаются проблемы.

— Это результат политики «разделяй и властвуй», которую проводит беларусский режим, либо причины надо искать гораздо глубже?

— Сам режим, диктатура, несменяемость власти в Беларуси порождены нежеланием вступать в коммуникации. Можно, конечно, ссылаться на то, что мы нация молчунов, интровертов, пенять на менталитет, но это надуманные и идеалистические объяснения. В конце концов, финны или шведы не менее интровертированные и не менее молчаливы, чем мы, но не боятся обсуждать самые острые темы в публичном пространстве — начиная от проблем сексуальных меньшинств, до выбора стратегии развития национальной экономики или политики. Весь комплекс вопросов должен становиться предметом общественного обсуждения, острых дискуссий, вдумчивого анализа.

При этом обсуждение не может стать прерогативой группы людей, например, уполномоченных министров или назначенных президентом «сенаторов», или даже прошедших сито пседовыборов «депутатов»; это не может оставаться содержанием научных дискуссий в академических аудиториях или в клубных собраниях интеллектуалов. Нет, это должно стать темой дискуссий самых разных заинтересованных групп: от безработных до миллиардеров, от академиков до студентов, от крестьян до нобелевских лауреатов. Только тогда мы сможем справиться с проблемами, которые стоят перед страной. Ни Бог, ни царь, ни герой, ни Лукашенко — никто в одиночку с эмоционального уровня проблемами справиться не сможет.

— А где же искать выход? По сути, за последнее десятилетие никто и не предпринял серьезных попыток организовать общенациональное обсуждение глобальных проблем? Если не считать конгрессов демократических сил.

— Я не могу отнести Конгресс демократических сил или Раду интеллигенции к такого рода коммуникациям: собирается достаточно узкая группа людей с одинаковым отношением к стоящим проблемам. А значит, они не могут вести разностороннюю коммуникацию, дискуссию и анализ проблем. Все депутаты в «парламенте» говорят в унисон государственной идеологии; выступления на конгрессах демократических сил при небольших отличиях, связанных с личностными характеристиками или профессиональными знаниями, тоже звучат в унисон, хотя и противоположное официальному дискурсу; бизнесмены, которые собираются, например, в Беларусском союзе предпринимателей или закрытых клубах, недоступных для посторонних, у которых нет костюмов за 5 тысяч долларов, — там происходит то же самое — разговор в унисон. Но из этих разговоров не вытекает никаких решений.

Люди встречаются. Встречаются, но обсуждают узкие проблемы, а не общенациональные, которые мешают нам жить. Сегодня только те нации могут быть успешными, которые ведут самую интенсивную коммуникацию и постоянно заботятся о повышении ее уровня — компетентностного, квалификационного, содержательного. У нас и повышать-то нечего: мы не встречаемся. Несколько раз мне приходилось организовывать или принимать участие в таких мероприятиях — коммуникация тоже не получается. Когда под нажимом международных организаций встречаются люди для обсуждения социальных проблем, проблем инвалидов, образования, инвестиций, то госчиновники говорят, но не желают слушать тех, кто не наделен должностями. Коммуникация прерывается на том, что люди просто не хотят друг друга слышать. Нет не только заинтересованности в другом мнении, а присутствует активное нежелание вступать в полемику.

Проанализируйте выступления кандидатов в президенты или в депутаты: ни одно из них не содержит в себе речевых конструкций, направленных на диалог. Послушайте, что говорит президент или нижестоящие чиновники. Это объявления, декларации, оценки, но никакого приглашения к диалогу; нет никаких сомнений, никаких вопрошаний другого мнения — только мое!

Филологам, психологам, социолингвистам стоило бы проанализировать выступления Лидии Ермошиной. У нее типичная речь авторитарной домохозяйки, у которой все члены семьи абсолютно не правы: кто-то — по малому возрасту, а кто-то в силу преклонных лет не способен понять, что говорит эта авторитарная особа.

Ермошину мы можем чаще слышать, особенно в предвыборные периоды. Но то же самое мы можем услышать из уст министра внутренних дел, генерального прокурора, главы администрации президента. Мы — монологичные, с отсутствием слуха, вслушивания и того, что Ким Хадеев называл «навстречностью». У нас нет этой самой навстречности. И когда представитель одной социальной группы обращается к представителю другой социальной группы, чаще всего следует вежливый отказ или уход от коммуникации.

В середине 1990-х отношение к другому мнению было не так выражено, как сейчас; на мероприятии, организованном общественной группой, мог появиться министр или замминистра, мог еще разговаривать, мог аргументировать свою позицию и выслушивать альтернативное мнение. Та коммуникация тоже была недостаточно интенсивна и квалифицирована, но присутствовала хоть как-то.

Но года с 2003-го, после знаменитого совещания у президента по идеологии, такая коммуникация вообще прекратилась: чиновникам запретили разговаривать с журналистами. Но ведь эти люди являются посредниками в коммуникации разных социальных субъектов, социальных групп, разных классов. Журналисты могут в своих материалах передать позицию другого, донести через СМИ определенную точку зрения до других слоев общества. Но когда чиновникам запрещено давать интервью независимым СМИ, а бизнесмены вообще бояться говорить, — исчезает даже такой опосредованный канал коммуникации.

Мы радуемся, как дети, что глава Парка высоких технологий Цепкало вступился за своих коллег, которым предъявляют архаичные обвинения времен Советского Союза — в спекуляции. Слова Цепкало звучат как откровение! Как мы радуемся, что чиновник такого уровня заступился за своих подчиненных. Но заступился-то он всего лишь на словах, он не отстаивает активно свою позицию. А кто поддержал Цепкало? С кем он вступил в коммуникацию? Сказал правду — вот героизм! В своем нежелании вести коммуникацию мы дошли до того, что произнесение вслух общеизвестных вещей воспринимается как откровение, как прорыв.

— И нет возможности выйти из тупика?

— Нужно предпринимать попытки. Несколько раз я пытался поговорить с лидерами нашего бизнеса — они ушли в отказ. Я понимаю: им кажется опасным вступать в разговор со мной, человеком, находящимся на плохом счету у КГБ, Администрации президента. Я понимаю эти опасения, но все равно не прекращаю попыток и не прекращу.

Невозможно изменить высшее образование только силами администраций беларусских вузов; без вовлечения студенческого сообщества, широких академических кругов нельзя направить образование по пути, проложенному Болонским процессом. Но мы продолжим свои попытки.

Выстроена стена между всеми нами в Беларуси, но стену можно пробить — то ли лбом, то ли просто докричаться друг до друга. Не надо ждать, пока наступит полный ступор в общественной, социальной жизни страны, когда не останется ни одного живого голоса, отличного от официального, пока не возникнет полная кубинизация государственной жизни, пока не произойдет полная арафатизация. Пока еще есть живые голоса в Беларуси, нужно стучаться друг к другу, нужно пытаться и разговаривать. Пусть — сначала не о политике, об исправлении не самых острых проблем государства и общества.

Давайте просто начнем разговаривать о более простых вещах. Разговаривать — чтобы восстановить доверие друг к другу.