Может ли государство обойтись без третьего сектора?

Екатерина Забелло: Как человек, в работе сталкивающийся в основном с представителями государства и бизнеса, то есть первого и второго секторов, для начала задам совершенно дилетантский вопрос: государство может в принципе обойтись без третьего сектора?

Энира Броницкая: Есть определенные сферы, которые государство не может охватить, и бизнес ими не занимается. Тогда граждане объединяются для того, чтобы решать вопросы, которыми никто другой не занимается. Общество реагирует на проблему, государство или бизнес могут на неё не обращать внимания.

ЕЗ: Но как мне кажется, государство как раз в своей деятельности старается охватить любые вопросы, в том числе и те, которые могли бы рещаться силами третьего сектора. И может быть, поэтому в Беларуси на вопрос «что такое третий сектор?» среднестатистический респондент, скорее всего, внятно не ответит. Хотя если люди готовы не по требованию Мингорисполкома, а самостоятельно собраться на субботник, убрать снег или там посадить деревья -- это было бы эффективнее и проще для всех. Если люди готовы самостоятельно решать экологические вопросы, как это делают, например, члены общественной организации «Ахова птушак Бацькаўшчыны», и это спасает природу не силами Минприроды и очень ограниченных его возможностей, а за счёт кем-то уже найденных ресурсов – это же можно только приветствовать. И когда государство, пытаясь не упустить из-под контроля самые различные вопросы, де-факто ущемляет или делает малозаметными общественные инициативы, оно ведь проблему не устраняет, просто решать её приходится уже силами и ресурсами государства.

«Права человека может нарушать только государство»

ЕЗ: Вот мы, например, говорим: общественная организация борется за права тех или иных людей. Борьба происходит с кем?

ЭБ: Права человека может нарушать только государство, а другой человек -- нет. Государство создает законы, по которым мы живем, и дальше государство либо позволяет кому-то другому нарушать наши права и не реагирует, либо не позволяет. Если государство не реагирует, в этом случае и будет идти речь о нарушении прав человека.

ЕЗ: Но ведь может быть такое, что в самом обществе нет понимания того, что ущемляются права?

ЭБ: Конечно, наши люди понимают права человека по-своему.

ЕЗ: Мне интересно, а что может стать реальным стимулом для того, чтобы граждане начали самоорганизоваться? Ну, хорошо, государство берёт на себя все инициативы, и граждане становятся пассивными. Допустим. Но государство ведь не единственный фактор, влияющий на граждан. Что мешает каждому в отдельности обозначить ту или иную общественно-значимую проблему и попытаться её решить? Что может заставить самоорганизоваться, чтобы озвучить свои интересы или проблемы государству более убедительно?

ЭБ: Мне приходят на ум дети-аутисты, которых на самом деле довольно много, но никто их не признает, и специального законодательства о каких-нибудь социальных гарантиях для них все ещё нет. И их родители организовались, это активная сейчас структура. Они взаимодействуют с государственными и негосударственными структурами, потому что это то, что у них болит, что для них очень значимо. У них другого выбора не было, нужно было заставить общество увидеть этих детей.

Другой вопрос для меня - формирование культуры активности. Предприниматель, например, может думать о каких-то несчастных детишках - это сочувствие и благотворительность. Но не активность. Нужно достать из своего кошелька 5 тысяч рублей -  ладно, я их дам, но это не требует от меня никакой другой активности. И формирования вот этой другой активности -- его нет вообще. У меня разное отношение к Соединённым Штатам Америки, но там формируют лидеров. Ты должен быть в школе первым, чтобы тебя все уважали, ты должен в институте побеждать, потому что это тебе даст новые баллы и тогда у тебя будет карьера, предложение о работе. Ты должен быть активен. У нас такого нет.

ЕЗ: Дело в наличии внутренней цели и инициативы. А её нет.

ЭБ: С инициативой -- да. Я не буду спорить, что ее очень много. Понятное дело, что граждане все равно мыслят, что...

ЕЗ: …им придут, дадут…

ЭБ: …и государство продолжает формировать такую позицию: я обо всем позабочусь. К тому же государство всегда решает, что ему можно выпустить из-под контроля, а что нет. Например, оно решает, что тема людей с инвалидностью может быть отдана в какой-то мере общественным организациям, государство всё больше говорит о безбарьерной среде – так пусть общественные организации тоже чем-нибудь займутся в решении этого вопроса, они не помешают на данный момент.

А вот экология. Вроде бы тоже неполитическая, не чувствительная тема. Но когда экологи вдруг начинают мешать реализации государственных интересов, например, строительству АЭС, экологи перемещаются государством уже в проблематичную сферу политики. Пока ты не начнешь что-то делать, ты не поймешь, как к тебе отнесётся государство. Государство готово терпеть общественные инициативы на уровне защиты отдельных интересов велосипедистов, инвалидов, той же охраны птиц, но при этом не готово дать развивать какие-то другие инициативы.

«От человека, у которого есть проблема, не требуется самому решать эту проблему»

ЕЗ: Я подумала, получается противоречие: с одной стороны, третий сектор формируется там, где граждане сами готовы решать свои проблемы. А с другой стороны, у граждан очень сильна установка, что наши проблемы должно решать государство. Причем, эта установка озвучивается вне зависимости от политических взглядов: и сторонники, и противники действующей власти в унисон говорят одни и те же слова – «государство обязано решить эти наши проблемы». А государство их эффективно не решает.

ЭБ: Наши граждане, по большому счету, привыкли быть пассивными. Фактически от человека, у которого есть проблема, не требуется самому решать эту проблему. Ему нужно пойти или к государству в ту или иную структуру, или в независимую какую-то общественную приемную. Чаще всего он выбирает все-таки государство. Несмотря на то, что государство может как раз являться источником его проблемы.

ЕЗ: Когда человек идёт с претензией или жалобой к государству, он реализует свое право, делегированное ему государством. А когда он идет к каким-то другим людям жаловаться, тут ему нужна определённая смелость и доверие к тем, к кому он обращается. На то, чтобы пожаловаться государству, никакой особенной решимости не нужно: это обычный привычный алгоритм.

ЭБ: Когда к нам приходит такой человек с проблемой, мы говорим: "Хорошо, нам надо будет нужно сделать вот это и это", все равно нам нужна активность этого человека, понимание, готов ли он идти до конца. Мы поможем в составлении жалоб, но его участие во всем этом обязательно. То есть он не может прийти, сказать: "Меня обидели, а дальше вы всем этим занимайтесь, я буду ждать вас в стороне". А с государством как раз вот так, наверное, и происходит. Запускается алгоритм: "Я напишу жалобу, кляузу, а они может и отреагируют".

«И вообще, многие думают, что мы - государственная структура!»

ЕЗ: Означает ли что, если человек идет с жалобой в организации третьего сектора, он фактически оппонирует государству?

ЭБ: В каком-то плане - да. Но зачастую наши граждане идут в общественные организации, когда они уже прошли все стадии. Тут, конечно, вопрос: многие люди не знают об общественных организациях. Они прошли все государственные структуры, им все отказали и они дальше пытаются найти все-таки решение. А в некоторые общественные организации, я могу привести пример Офиса по правам людей с инвалидностью, приходят первыми. И вообще, многие думают, что мы - государственная структура!

“Прекрасно понимаю, чтоблаготворительная в третий сектор могут быть пиар ходом"

ЕЗ: У меня есть ещё вопрос о финансировании некоммерческих организаций, в частности, о таком явлении, как благотворительность. Мне кажется, в нашей культуре несвойственно безвозмездно давать средства на реализацию тех или иных инициатив. И уж тем более непонятным для наших граждан явлением видится благотворительность как вид деятельности. Скажем, зачем международным донорским организациям поддерживать развитие третьего сектора в других странах? Я уверена, что чиновники друг другу задают этот вопрос. И я понимаю, что чиновника настораживает, когда ему говорят, что Чехия, или Польша, или Швеция профинансируют в Беларуси деятельность какой-нибудь там экологической организации.

ЭБ: Действительно, очень сложно объяснить, что ты руководствуешься бескорыстными мотивами. Я прагматично к этому вопросу подхожу. Прекрасно понимаю, что благотворительная деятельность или инвестиции в третий сектор могут быть, во-первых, хорошим пиар-ходом для какой-нибудь коммерческой компании: она таким образом инвестирует и может очень неплохо зарекомендовать себя для потенциальных потребителей своих товаров, работ, услуг.

ЕЗ: …насколько я понимаю, речь идёт об акциях, схожих с той, которую проводили рестораны «МакДональдс», собирая средства для детей, нуждающихся в поддержке.

ЭБ: Во-вторых, во многих странах существует налоговая оптимизация. Если инвестируешь в какие-то социальные проекты, ты таким образом снижаешь свою налоговую нагрузку. Помимо вот этих мало понятных многим людям порывов души. Если бы государство понимало необходимость развития третьего сектора, наверное, было бы проще и самому государству: понятные ему деньги и понятные ему мотивы.

Но вообще, для многих третий сектор - это не жизнь, это хобби. Ты пришел в бизнес и понимаешь, что это ради денег. Общественный сектор -- это ради других целей. Не ради прибыли, а ради того, чтобы чего-то добиться, с кем-то общаться. Это другой мир. Многие не понимают ценности такого.