Качество аналитического суждения, или О том, сменил ли Дубовец сексуальную ориентацию

Аналитика и исследования

Он просто сходил на гей-парад в Праге и поделился размышлениями в статье «Я — гей!». Эти размышления оформлены намеренно эпатажно, чтобы вызвать реакцию, реакция и последовала. Но если Дубовец в такой форме размышлял об актуальных проблемах, то в реакциях на его размышления мысль, как правило, отсутствовала. Публика реагировала на пароли и раздражители. Порой автор прибегает к таким формам высказывания, чтобы вызвать хоть проблеск мысли через несогласие или протест, это как бы «принуждение к анализу». Сегодня же распространены тексты, направленные на то, чтобы вызывать согласие, выдаваемые за аналитику, но реально они тавтологичны, без каких либо попыток анализа.

Аналитика может быть изложена очень простым, даже вульгарным языком или очень сложным, онаученым. Но это никак не влияет на качество аналитики и не говорит о проделанном анализе. Анализ — это расчленение целого на части. Аналитическое суждение указывает на то, что невидимо невооруженным глазом, но присутствует в анализируемом явлении. Этим оно отличается от констатирующих тавтологических суждений и от синтетических. Аналитика призвана не только растолковывать сложные явления, но и давать новые знания. Новые же знания появляются как в результате аналитических суждений (раскрытие в наблюдаемых или данных нам явлениях невидимых сторон или аспектов), так и в результате синтетических суждений. Главное — не путать аналитические и синтетические суждения. А в синтетических суждениях — не путать индукцию (грубо говоря, обобщение разного и единичного), основанную на опыте, и априорные суждения. И уж тем более — не выдавать одно за другое или за третье.

В последнее время часто приходится сталкиваться с тавтологией, выдаваемой за аналитику, а также с априорными синтетическими суждениями, выдаваемыми за индуктивные обобщения или даже за аналитическую работу. «Дубовец — гей» — какое это суждение? Если это аналитическое суждение, то Дубовец действительно гей и всегда был геем, только сейчас в этом признался. Но опыт общения с Дубовцом позволяет усомниться в этом. Если это индуктивное синтетическое суждение, то требуется сослаться на некий опыт, обобщение которого, позволит эти сомнения развеять. Если это априорное синтетическое суждение, то оно превращается в простую инвективу — «пидорас».

Но оставим Дубовца в покое, как говорят знающие люди: «Один раз — не пидорас». А возьмем более известное суждение: «Лукашенко — диктатор»! Или разновидности: «Лукашенко — миротворец», «Лукашенко — фашист», «Лукашенко — мудрый правитель», «Лукашенко — узурпатор» и т.д. В зависимости от того, как получены все эти суждения, к ним приходится относиться по-разному. Такие суждения могут требовать доказательств, обоснований, критики способности суждения. Сейчас меня будут интересовать не эти доказательства и обоснования, а именно критика способности суждения, т.е. качество аналитической работы. И, в первую очередь, методологические и логические ошибки, часто встречающиеся в беларусских (и не только) аналитических текстах.

Причем в работе над ошибками аналитиков придется выделять элементарные методические ошибки, которые давно описаны классиками древности и XIX-XX веков и уже ставшие азбучными, и ошибки на основе модных современных подходов, которые еще не привлекли к себе внимания критиков и не описаны в учебниках. Поскольку аналитикой занимаются мало-мальски обученные люди, то они знакомы с азбучными, элементарными ошибками. Это не значит, что, будучи с ними знакомыми, они их не допускают. Допускают. Но в наше время появилась новая тенденция — отрицать элементарные ошибки через апелляцию к новомодным теориям и подходам, системным категориям, синергетике, постмодернистским концептам.

К первому типу ошибок можно отнести неполную индукцию, неоправданную экстраполяцию, интуитивную трактовку вероятностей, тавтологию, синкретизм или эклектику в доказательствах.

Неполная индукция — это распространение на всё множество или класс объектов обобщений ограниченного числа наблюдаемых фактов. Например, посмотрели на фото и видео с Майдана, обнаружили среди жовто-блакитных флагов несколько черно-красных и объявили всех собравшихся «Правым сектором». Или — объявление всех украинцев бандеровцами и русофобами. На возражение, что общеутвердительное суждение «Все украинцы — бандеровцы» никак не может быть справедливым в силу неполной индукции, следует аргумент на основе системной категории «эмерджентности». Конечно, не каждый украинец — бендеровец, но это эмерджентное качество украинской нации — русофобия или бандеровщина, что то же самое. Про эмерджентность чуть позже, это уже новая ошибка. Здесь же забавно то, что старая ошибка неполноты индукции через эту самую эмерджентность как бы перестает быть ошибкой.

Неоправданная экстраполяция — это та же неполная индукция, но для процессов и динамических явлений, а именно: распространение на будущее некой тенденции, замеченной на неком периоде наблюдения процессов. Обнаружили экономический рост в какой-то стране на протяжении нескольких лет и поспешили провозгласить очередное экономическое чудо. Или, наоборот, заметили стагнацию или кризисные явления и объявили о закате или упадке какой-то страны или региона. В силу неоправданной экстраполяции роста китайской экономики Китай рассматривается как мировой лидер и альтернатива США, забыв об аналогичной ситуацией с японским экономическим чудом. Любые трудности в Европе вызывают шквал пророчеств про закат Европы, развал Евросоюза. Прогнозы и предсказания о падении режима Лукашенко раздаются каждый год и аргументируются ростом цен на энергоносители, падением цен на калийные соли или даже увеличением оплаты за городской транспорт. Хотя после затяжных дождей почему-то никто не строит ковчег на случай всемирного потопа. В краткосрочной перспективе такая экстраполяция, как правило, подтверждается, а в долгосрочной — нет, и тогда вспоминают (но ненадолго) о длинных циклах Кондратьева или просто о цикличности экономических кризисов.

Интуитивная оценка вероятностей — это когда нематематическое отношение к вероятностям событий приводит людей к печальным последствиям, заставляет играть в казино и тратить деньги на лотереи. С математической точки зрения, вероятность выпадения орла или решки всегда равна 0,5, но субъективно люди всегда ожидают, что после серии двух-трех выпадений орла, вероятность выпадения решки выше. Маленькие вероятности субъективно переоцениваются (играя в лотерею, люди почти верят в то, что именно им выпадет единственный шанс на миллион), большие вероятности недооцениваются (вероятность долететь на самолете до пункта назначения очень высока, но есть люди, панически боящиеся летать). Интуитивная оценка вероятностей лежит в основе биржевой паники и вообще биржевых колебаний, и именно это делает их предсказуемыми, тогда как попытки найти формулу для предсказания котировок и курсов сродни поискам алгоритма игры в рулетку. Еще хуже, когда интуитивно оцениваются вероятности закономерных событий, а не стохастических процессов, тогда вместо анализа причин и факторов «аналитики» «гадают на кофейной гуще».

Тавтология и синонимия. Почему некоторые вещества горят? Потому что они горючие, у них есть такое свойство — горючесть. Почему этот человек играет на скрипке? Потому что у него есть музыкальные способности. Почему они не любят Россию? Потому что они — русофобы. И т.д. Прямое приписывание качеств и свойств вещам, которые буквально повторяют наблюдаемые явления (горит — горючесть, летит — летучесть, воюет — агрессивность и т.д.), — это простейший способ объяснения, который ничего не объясняет, но создает видимость ясности. Почему беларусы терпят диктатуру? Потому что они толерантные и памяркоўныя. Что это значит и так ли это — никто не знает, зато ответ ясный и понятный, больше думать и углубляться не надо. Хотя, если вдуматься, то на вопрос «Почему беларусы терпят диктатуру?» дается ответ: «Потому что терпят (поскольку быть толерантным ничего другого не означает)».  Иногда встречаются «аналитические материалы», представляющие собой развернутую цепь перенаименований, когда одно и то же явление называется несколькими разными терминами из разных областей и подходов, и эта цепь синонимов выдается за объяснение.

Изощренной тавтологией является «флогистонная теория».  Это когда  элементарная ошибка может быть замаскирована теоретизированием типа «флогистонной теории». Флогистон — несуществующий химический элемент, был придуман химиками XVIII века для того, чтобы объяснить горение сложных веществ или смесей: если вещества горят, значит, в их состав входит флогистон, это горение обеспечивающий. Вся политология и экономика переполнены такими лженаучными («научными» — с оговорками, что в экономике и политологии научного — еще большой вопрос) теориями. Для Хрущева кукуруза была «флогистоном» сельского хозяйства, для Горбачева машиностроение было спасением СССР и залогом успеха перестройки, для Путина-Медведева — нанотехнологии. Особенности беларусской диктатуры объясняют «флогистонным» султанизмом. Но в химии флогистонная теория отвечает всем критериям научности, она фальсифицируема. В соответствии с этой теорией, в процессе горения тела должны терять массу в следствии выгорания флогистона, и если некоторые тела, напротив, увеличиваются в массе при горении (например, металлы), значит, теория не верна. Современные аналитики экономических, политических, социальных и культурных процессов такими методологическими заморочками себя не обременяют.

Более того, такие «аналитики» отказываются от самого аналитического метода, предпочитая холизм. Сам по себе холизм не порочен, если понимать, что категории «целое» и «часть» формальные, а не онтические. Есть вещи, данные нам в ощущениях как целые, а их части мы выделяем разумом. Наше тело целое, а руки-ноги и прочие члены мы выделяем произвольно. И есть другие вещи, в которых части даны в ощущениях, а целое имагинативно, т.е. существует только в воображении или в платоновском мире идей. Например, тело целое, оно принадлежит индивиду, который может быть гражданином, т.е. частью нации. Если гражданин — часть или элемент нации, то является ли нация целым? Ну, какое же это целое, если каждый день умирают какие-то граждане, а какие-то рождаются? А что это за целое, которое не замечает, что у него исчезли одни элементы и появились другие? Если у человека отнять руку или иной член, то он обязательно это почувствует, а нация легко может не заметить «пропажи бойца». И это оттого, что нация — воображаемое сообщество, имагинативное целое.

Казалось бы, всё очень просто: существуют целые вещи, состоящие из воображаемых частей, и существуют части, из которых состоят воображаемые целые системы. Но это — ложная простота. Наше тело постоянно теряет миллиарды атомов и молекул, которые заменяются новыми. Через некоторое время наше тело полностью обновляется и в нас не остается ни одного атома, из которых мы состояли при рождении и даже несколько лет назад. Да, что там атомы. Мы ежедневно теряем волосы, клетки кожи и прочее, совершенно этого не замечая. Поэтому тело мало чем отличается от нации. Целостность нашего тела — такая же воображаемая идея, как и целостность нации или класса, или конфессии. Формально это так, но здравый смысл протестует: тело мы видим, но нацию еще никто никогда не видел. Тело мы видим, а к нации себя относим, с нацией себя идентифицируем как с тем, что воображаем.

Так кто же прав в этом случае: формальный язык категорий или здравый смысл, опирающийся на показания наших чувств?

Дело даже не в том, кто прав в данном случае. Дело в том, что подавляющее большинство «аналитиков» не задают себе подобных вопросов. Поэтому для них всё существует одинаково: и чувственно данные нам вещи, и воображаемые, и мыслительные конструкции. Поэтому псевдоаналитики могут обнаруживать «национальный характер» как эмерджентное качество нации. Но могут ли у воображаемых вещей быть такие же качества, как у вещей, данных нам в ощущениях? У воображаемых вещей и качества воображаемые.

Но если нации и конфессии воображаемы, то кто-то может вообразить нацию и идентифицировать себя с ней, но игнорировать конфессию. Или наоборот: игнорировать нацию, а воображать конфессию и с ней отождествляться. Могут быть русские и православные. Русские могут не быть православными, а православные — русскими. Формально правильно. Украинцы — православные, но не русские, как и греки. Но «аналитики», не обремененные онтологическими и экзистенциальными вопросами, начинают воображать над воображаемым. Объединяя воображаемые сущности в единое целое: «русские-православные» и «православные-русские». В таком воображении не может быть никаких украинцев как целого, поскольку православные = русские. Ну и прочие имагинативные экзерсисы. Но это совсем уж примитивные рассуждения.

Более изощренные «аналитики» не складывают механически воображаемые сущности, а как-то их различают. Например, не соединяют русскость и православность в одном целом, а находят в совокупности русских некое системное эмерджентное качество: например, православие. Тогда не надо искать православность в каждом русском, это ведь качество целого, а не его элементов. Элемент может быть не православным, а, например, атеистом. Атеистом — может, а протестантом? Тоже может, но протестантизм — это качество другого (нерусского) целого, а значит, русский протестант изменяет своему целому с другим целым, и к нему следует относиться с подозрением.

Эмерджентными качествами русских могут быть и соборность (в противовес чуждому индивидуализму), и монархизм (в противовес чуждому республиканству), и склонность к тоталитаризму (в противовес чуждой демократии и гнилому либерализму).

В русской философии, науке и массовом сознании полным-полно таких рассуждений. Нам-то беларусам, что за дело до их заблуждений? Мы многоконфессиональная нация, пограничная между разными целыми (Европой и Россией), несистемная, можно сказать.

Вот в том-то и фокус, что для полуграмотных «аналитиков» с их холистическим мировоззрением это непорядок! Нужно привести всё в систему. Если у русских есть эмерджентные качества, то и у беларусов нужно найти. Они же существуют, не могут не существовать, если существуют беларусы!

И начинаются интеллектуальные поиски и страдания. Холисты должны получить ответы на самые «животрепещущие», с их точки зрения, вопросы. Например, славяне ли беларусы или балты? Т.е. к какому системному целому нам себя относить. Если мы славяне, то у нас должны быть одни эмерджентные качества, если балты, то другие. Для решения этого вопроса прибегают ко всему набору современных знаний: ищут генетики и синергетики, ищут философы и систематики, программисты и юристы. Заблудившись между Западом и Востоком, они придумывают Сивер или что-то там еще.

Не наблюдая желаемого порядка и системного единства, но постоянно сталкиваясь с разнообразием и плюрализмом, такие «аналитики» готовы мириться с пригожинским хаосом или с постмодернистскими складками и ризомами, пишут тавтологические и наукообразные тексты. Затем уже сами эти тексты становятся предметом «анализа» и поводом для споров.

Но во всех этих текстах нет ничего феноменального, всё такое ноуменальное!

Дело в том, что вся эта «аналитика» обходится без критики априорных синтетических суждений. Т.е. анализируется то, что априорно взято для анализа из мира идей и воображаемых объектов. А что же существует, помимо воображаемых объектов и идей?

И, опять же, не так существенно, каков правильный ответ на этот вопрос, важно, чтобы вопрос был задан. А если он не задается «аналитиком», то такой «аналитик» и не может отличить свой внутренний мир от внешнего, воображаемое от реально существующего. Тот, кто задает себе такие вопросы, может ошибаться. Он тоже может иногда принимать свои фантазии за реальность, но у него всё же есть шанс отличать одно от другого. У нерефлектирующих основания своих суждений, избегающих критики способности суждения, такого шанса нет.

Слишком много слышавших о том, что всё действительное разумно, а всё разумное действительно, но мало кто может отличать разумное от действительного, а действительное от разумного.

Гораздо больше склонных выдавать желаемое за действительное и принимать действительное за желаемое.

Текст был впервые опубликован в блоге Владимира Мацкевича в «Живом Журнале»